Когда седое небо осветилось первыми всполохами утренней зари и ночные светила поблекли, Герар встрепенулся, заморгал глазами, сбросил плащ, которым я его укутал, и уставился на меня. Я ожидал услышать от него хоть какие-нибудь слова раскаяния или, по крайней мере, прочесть смущение во взгляде. Не тут-то было. Он глубоко вздохнул, озабоченно потер свой подбородок и произнес:
— Ну, братишка, чего такой хмурый? Видать, несладко пришлось тебе в море, да?
С первыми лучами солнца туман рассеялся. Прямо перед нами возник сравнительно крутой берег. А вокруг сверкало море — оно было пустынно. Смогу ли я передать смесь отчаяния и изумления, охватившего воинов и мореходов во главе с кормчим? На какой-то миг все застыли в молчании, потом тишину разорвал чей-то пронзительный крик:
— Мы одни!
Сир Вильгельм вышел из шатра и сказал:
— Ничего удивительного, друзья мои! Просто наш корабль самый большой и, стало быть, самый быстроходный. Вот мы и обогнали всех. Ляжем в дрейф!
По команде кормчего кто-то из мореходов вскарабкался на мачту. И мы услышали:
— Горизонт чист!
Герцог приказал бросить якорь. В наших глазах он прочел понятную тревогу. С нами случилось то, от чего мы с такой настойчивостью предостерегали других. Мы оказались в ловушке: позади — бескрайнее море, а впереди — враждебный берег, где нас, наверное, уже поджидали полчища Гарольда. Даже у Герара все веселье как рукой сняло. Он сказал мне:
— Ежели вон там, за островками, Гарольд спрятал корабли — нам конец…
Но в той стороне мы не заметили ни одного паруса. Шло время, а море по-прежнему было пустынно. Кормчий крикнул наблюдателю:
— Что видишь ты?
— Только небо и море.
Вильгельм стоял среди нас и улыбался. Он кликнул Вадара — тот, не зная, куда деваться со стыда, ретировался на нос корабля.
— Вадар, друг любезный, выдай-ка всем сала, сыру да по кубку вина со свежей лепешкой. Неплохо было бы подкрепиться. Сейчас самое время.
Усевшись между нами, он жадно набросился на еду. За трапезой герцог обращался со всеми, как с равными, называл по прозвищам и то и дело приговаривал:
— Да, нам и вправду повезло. А вот остальным придется высаживаться натощак.
Герцог утешал нас по-всякому — что ни говори, а он умел владеть собой и знал, как научить этому других. Сначала мы отвечали ему только из вежливости и уважения, но вскоре его веселое настроение передалось всем воинам, так что наш необычный пир завершился под всеобщий радостный смех.
И тут наблюдатель крикнул с мачты:
— Вижу четыре корабля!
— Скоро их будет сотня, а потом и вся тысяча, — заметил герцог. — Сам Господь направляет мои струги. Я знал — он их не оставит. И незачем было попусту тревожиться: всякое беспокойство есть не что иное, как отступническое неверие в могущество Всевышнего.
Впередсмотрящий закричал снова:
— На горизонте сплошь одни мачты! Их не счесть!
Потом он воскликнул еще раз:
— Вот он! Вот он! Весь наш флот! Весь!
Мы захлопали в ладоши, а кое-кто даже пустился в пляс, в том числе и Герар. Но герцог резко оборвал наше ликование:
— Возблагодарим лучше Господа за милость Его!
Покуда собиралась наша флотилия, в бухте Певенси, по форме напоминающей больше лагуну, сплошь усеянную крохотными островками, сновали легкие сторожевые барки. Было ясно: местные жители бежали кто куда. Таким образом, в бухту мы зашли совершенно беспрепятственно. Первыми на берег высадились лучники в коротких туниках, с колчанами на чреслах. Им надлежало прикрывать мастеровых, пока те будут выгружать разобранное на части походное снаряжение. Мы наблюдали, как плотники, обвешанные длинными топорами, скобелями и тесаками, бодро прыгали в воду. С ними был и Вадар — он уже отдавал энергичные команды, указывая места, где следовало вбивать шесты и колья для шатров. Затем на берег переправили лошадей, и вооруженные с головы до пят рыцари, вмиг их оседлав, спешно разбились на отряды и высоко подняли свои штандарты. Оруженосцы и слуги не мешкая присоединились к ним.