— Сие все ложь! Вы желаете моей погибели! Герт думает одержать победу без меня — и завладеть моей короной! А вы, бабы, тоже хороши: вами корысть движет, и вы помогаете ему слезами и причитаниями! А вы, сеньоры-предатели, знать, надеетесь, что за трусость вам щедро воздастся? Да, я клялся на Святых мощах — этого никто не отрицает, но я король волею моего народа, а среди него найдется немало безвестных праведников, коих Церковь, придет время, причислит к лику святых! Я клялся, как клянется узник — чтобы выйти из темницы, как поет птица в клетке — назло птицелову! Интересно, как вы поступили бы на моем месте — ты, мудрый и благоразумный Герт, и все вы? Клятва, которую я дал, не имеет силы. И никому из вас неведомы последние слова короля Эдуарда, сказанные им в смертный час! Он соблаговолил передать корону мне — вот что. А воля умирающего — закон, особенно если он — король, и пред ней все прежние обстоятельства — ничто. Ибо в последний час на человека нисходит небесное озарение. Он стоит на грани между жизнью и смертью. Он уже зрит зарю вечности, и ему открывается то, что всем нам знать заказано.
Однако пламенная речь узурпатора, продиктованная слепой яростью, полная укорами и злой иронией, никого не убедила, даже его самого. Ибо Гарольд лучше, чем кто бы то ни было, понимал, что на душе у него лежит великий грех: нарушив клятву, он не выполнил священной миссии к герцогу Вильгельму, а по возвращении из Нормандии обманул старого Эдуарда.
И вот, укрепившись в своем решении, Гарольд, ослепленный легкой победой над Тостигом и слывшим непобедимым Гадрадой, спешно принялся собирать воинов, дабы восполнить потери, понесенные в первой битве. Прежде он думал, что Вильгельм не отважится пуститься в плавание к берегам Англии осенью по бурному морю, и повелел снять со своих стругов все вооружение. Теперь же он вынужден был отменить собственный приказ и велел спустить на воду все боевые корабли, какие у него были. Он рассчитывал оттеснить нас к берегу и с помощью флота запереть со стороны моря, отрезав последний путь к отступлению. Таким образом, шансы на победу у него заметно увеличились, тем более что на кораблях, вышедших из Лондона, было столько ратников, что и не счесть.
Однако оставим на время Гарольда, Сейчас мне бы хотелось сказать еще об одной черте характера Вильгельма, помогающей, как мне кажется, лучше понять моего повелителя.
Однажды, когда герцог производил осмотр флота в Певенси, ему сообщили, что к нам в лагерь прибыл какой-то монах от Гарольда. То был первый официальный посланник самозваного короля, и герцог, то ли потехи ради, то ли желая выиграть время на обдумывание ответа, мягко и вкрадчиво заговорил с насмерть перепуганным черноризником, не ведавшим, какая участь его ждет.
— Никто, — молвил наш властелин, выдавая себя за простого придворного, — не стоит ближе к герцогу Вильгельму, чем я, его верный сенешал. И без моего согласия вам не удастся поговорить с ним. Итак, какова суть вашего послания? Герцог охотно познакомится с ним, но только через меня, потому как нет у него человека ближе, чем я. А потом сможете говорить с ним, сколько душе будет угодно.
После этого герцог держал совет с братьями Одоном и Робером, Фиц-Осберном, Вадаром и другими сеньорами. На другой день он официально, с соблюдением всех церемоний принял бедного монаха.
— Да, я и есть Вильгельм, повелитель нормандцев волею Божьей, — сказал ему он. — Теперь повтори то, что ты говорил мне вчера.
Монах обомлел — ему, видно, не понравилось, что его провели на мякине, и он взял вызывающий тон:
— Ладно же. Слушайте, чего требует от вас мой повелитель король Гарольд. Вы захватили его землю. Ему неведомо, что двигало вами: отвага или безрассудство. Однако он не забыл, что король Эдуард сначала назначил вас наследником английского престола, и в знак того отправил к вам заложников.
— Я отдаю должное хорошей памяти Гарольда. Что дальше?
— Он уверен, королевство принадлежит ему по праву, ибо такова была последняя воля усопшего Эдуарда.
— Но ведь Гарольд дал клятву выполнить его первое волеизъявление.
— С незапамятных времен, когда блаженный Августин, основатель Кентерберийского аббатства, пришел на нашу землю, здесь установился обычай, по которому воля, изъявленная человеком на смертном одре, считается законом. Посему Гарольд требует, чтобы вы покинули землю, принадлежащую ему по закону. А нет — тогда он порвет узы дружбы, что связывают вас обоих, отречется от своих обещаний, и в таком случае, сир Вильгельм, ответственность за разрыв добрых отношений и последствия этого лягут целиком и полностью на вас.