— Мне показалось, он раздосадован твоим приездом.
— Напротив. Он с трогательным радушием приветствовал меня словами: «Добро пожаловать в "Тотли-Тауэрс"».
— Ах, я так рада. Мне было бы грустно, если бы вы с ним… Ах, папочка!
Когда мы подошли к лестнице в холле, из своей комнаты, радостно напевая, появился сэр Уоткин Бассет. Как только он увидел меня, веселенькая мелодия замерла у него на губах, и он остановился, как вкопанный. Он напомнил мне того типа, который провел ночь в доме с привидениями и наутро был найден мертвым с выражением неизъяснимого ужаса на лице.
— О папочка, — сказала Мадлен. — Забыла тебя предупредить. Я пригласила к нам Берти на несколько дней.
Папаша Бассет судорожно сглотнул.
— Несколько это, по-твоему, сколько?
— Надеюсь, по крайней мере, неделя.
— Боже правый!
— Или побольше.
— Силы небесные!
— Папочка, в гостиной тебя ждет чай.
— Нет. Мне не чаю, мне чего-нибудь покрепче, — прохрипел старикашка и неверной походкой удалился прочь. Когда я смотрел, как он понуро спускался вниз, где его, вероятно, ждала бодрящая доза спиртного, мне на ум пришло стихотворение, которое я учил в детстве. Подробности забыл, но суть в том, что на море разыгрался шторм и, помнится, кульминационная строфа звучит так:
Шатаясь, он сошел по трапу. «Все погибло!» — крикнул хрипло И бессильно рухнул на пол.— Кажется, папочка чем-то расстроен, — меланхолично заметила Мадлен.
— Да, действительно, создается такое впечатление, — сухо проговорил я, задетый поведением старого хрыча. Конечно, я бы мог сделать для него скидку, ибо человек с установившимися привычками, как правило, не приходит в восторг, внезапно обнаруживая у себя в доме Вустера, но все-таки, по-моему, ему следовало бы держаться более стойко. Вспомните индейцев, Бассет, сказал бы я ему, будь мы с ним на дружеской ноге, они всегда проявляли особенную бодрость в то время, когда их поджаривали на костре.
Можно было бы ожидать, что неприятная встреча с папашей Б., да еще сразу после беседы, если, конечно, это можно счесть беседой, со Сподом повергнет меня в уныние, однако — ничуть не бывало. Я так возликовал, узнав, что между М. Бассет и Г. Финк-Ноттлом царит мир, что на все остальное мне было наплевать. Конечно, врагу не пожелаешь гостить в доме, где хозяин при виде тебя бледнеет, как мертвец, и бежит сломя голову, чтобы приложиться к бутылке и немного очухаться, но мы, Вустеры, умеем стойко переносить превратности судьбы, и когда вскоре звон гонга призвал всех к обеду, я находился в превосходном расположении духа. С песней на устах, образно говоря, я поправил галстук и устремился к кормушке.
Обед — такая трапеза, во время которой Бертрам обычно бывает в ударе, ибо он ее обожает. Счастливейшие часы моей жизни я провел в обществе супа, рыбы, фазана или чего-то там еще, суфле, фруктов (когда приходит им пора) и рюмки портвейна в заключение. Обед выявляет все лучшее, что есть во мне. Те, кто меня знает, порой говаривают: «Днем Берти, как правило, интереса не представляет, но погрузи мир во тьму, зажги мягкий свет, откупорь шампанское, поставь перед Вустером обед, и ты станешь свидетелем чуда».
Однако если я блистаю и чарую всех и вся, то при одном условии — а именно, общество должно мне благоприятствовать. В данном же случае ни о каком благоприятствовании и речи не шло. Сэр Уоткин Бассет, который еще не оправился от шока, вызванного моим появлением в непосредственной от него близости, был весьма далек от идеального образа приветливого старого сквайра, души общества. Он то и дело бросал на меня взгляды поверх очков, моргал с таким видом, точно не мог поверить в факт моего существования, и с содроганием отворачивался. И больше он ничего не привносил в застольное общение, ни капли того, что, как я слышал, Дживс называет пиршеством ума и сердечным излиянием. Плюс к тому суровый и молчаливый Спод, томно поникшая Мадлен Бассет, мрачный Гасси и Стиффи, которая, казалось, витает мыслями неизвестно где, и вы получите зрелище, по сравнению с которым поминки — это просто разнузданная гулянка.
Кошмар — вот слово, которое вертелось у меня на языке. За столом царил настоящий кошмар. Наша трапеза напоминала сцену из какой-то русской пьесы, шедшей в «Олд Вик[15]», куда я по настоянию тети Агаты водил иногда ее сына Тоса с целью расширения его кругозора, для чего, как известно, годятся любые подручные средства.
В разгар нашей пирушки я почувствовал, что самое время что-нибудь сказать, и привлек внимание старикашки Бассета к объекту, стоящему посреди стола. В любом порядочном доме там находилась бы ваза с цветами или что-то вроде того, но так как это был «Тотли-Тауэрс», то центр стола украшала небольшая черная фигурка, вырезанная из материала, который я затрудняюсь назвать. Предмет, откуда ни погляди, смотрелся одинаково омерзительно и скорее всего являлся одним из новых экспонатов коллекции старого хрыча Бассета. Мой дядя Том тоже постоянно таскает домой с аукционов подобных уродцев.