— Ничего себе «принимал»! Запереть человека в спальне, чуть ли не наручники на него надеть, поставить внизу на лужайке полицейского, чтобы не удрал через окно на связанных простынях, — если, по-вашему, это называется «принимать гостей», то я решительно не могу с вами согласиться.
Не знаю, насколько вы знакомы с анналами о Вустере, но если вы хоть в какой-то мере о них осведомлены, то, возможно, припомните ужасающую историю о сэре Уоткине Бассете и моем посещении его глостерширского поместья. Сэр Уоткин и мой дядюшка Том наперегонки коллекционируют то, что называется objets d'art, и когда сэр Уоткин обманом увел из-под носа дяди Тома серебряный кувшинчик для сливок в виде коровы, — на редкость безобразное изделие, — мы с тетушкой Далией отправились в «Тотли-Тауэрс», дабы похитить вышеупомянутую корову и вернуть ее в родное стойло. Это предприятие, хоть и увенчавшееся, как говорится, успехом, едва не привело меня в кутузку, и когда я вспоминаю о нем, то все еще дрожу, как трепетная осина, если я правильно выражаюсь.
— Мучают ли вас ночные кошмары, Дживс? — спросил я, надрожавшись.
— Очень редко, сэр.
— Меня тоже. Но если мучают, то всегда одни и те же. Я снова оказываюсь в «Тотли-Тауэрсе» в обществе сэра У. Бассета, его дочери Мадлен, Родерика Спода, Стиффи Бинг, Гасси Финк-Ноттла и скотч-терьера Бартоломью, они являются мне во всей своей красе, и я просыпаюсь, не к столу будь сказано, весь, с головы до ног, в поту. Да уж, поистине, для меня то были времена, которые… как там, Дживс?
— Ниспосланы, чтобы подвергнуть человека испытаниям,[2] сэр.
— Именно. Да еще каким! Один сэр Уоткин Бассет чего стоит, а? — задумчиво проговорил я. — И нечего удивляться, что дяде Тому стало не по себе и он приуныл. На его месте я тоже впал бы в депрессию. А кто еще наблюдался среди присутствующих?
— Мисс Бассет, сэр, мисс Бинг, собака мисс Бинг и мистер Финк-Ноттл.
— Ну и ну! Вся шайка почти в полном составе. Спода не было?
— Нет, сэр. Очевидно, на его сиятельство приглашение не распространялось.
— На его что?
— Мистер Спод, если изволите припомнить, сэр, унаследовал титул лорда Сидкапа.
— Ах, да. Совсем забыл. Сидкап или не Сидкап, а для меня он все равно Спод. Скверный тип.
— Во всяком случае, он — назойливая личность, сэр.
— Не хотелось бы снова с ним сталкиваться.
— Охотно понимаю, сэр.
— И не испытываю никакого желания встречаться ни с сэром Уоткином Бассетом, ни с Мадлен Бассет, ни со Стиффи Бинг и Бартоломью. Против Гасси не возражаю. Физиономия, как у палтуса, в спальне у себя держит тритонов в стеклянной банке, но на такие вещи смотришь сквозь пальцы, когда речь идет о твоем старом школьном друге. Точно так же прощаешь старому товарищу по Оксфорду, например преподобному Г.П. Пинкеру, его привычку загребать ногами и опрокидывать все вокруг. Так как же Гасси? Вне себя от счастья?
— Нет, сэр. Мистер Финк-Ноттл, как мне показалось, тоже был подавлен.
— Видимо, какой-нибудь из его тритонов подхватил тонзиллит.
— Возможно, сэр.
— Вы никогда не держали тритонов?
— Нет, сэр.
— Я тоже. И Эйнштейн, и Джек Демпси,[3] и архиепископ Кентерберийский, по-моему, тоже. А вот Гасси получает от общества тритонов истинное наслаждение. Устроится поуютнее и глазеет на них, и нет на свете человека счастливее его. Чего только в жизни не бывает, а?
— Действительно, сэр. Вы предполагаете обедать дома?
— Нет. У меня свидание в «Ритце», — сказал я и вышел, дабы облачиться в приличествующий английскому джентльмену уличный наряд.
Во время переодевания, когда мои мысли вновь вернулись к Бассетам и я еще раз подивился, ради чего, черт побери, тетушка Далия допустила, чтобы сэр Уоткин и сопровождающие его лица отравляли своим присутствием чистую атмосферу «Бринкли-Корта», зазвонил телефон, и я вышел в холл, чтобы снять трубку.
— Берти?
— О, привет, тетя Далия.
Я сразу узнал любимый голос. Когда мы с тетей Далией говорим по телефону, у меня просто лопаются барабанные перепонки. Моя тетушка некогда была заметной фигурой в охотничьих кругах и, говорят, так зычно гикала и улюлюкала, скача по лугам и перелескам в погоне за лисой, что слышно было даже в соседних графствах. Теперь, отойдя от активной охоты на лис, она все еще сохраняла привычку адресоваться к племяннику тоном, предназначенным, скорее, для одергивания охотничьих собак, когда те отвлекались на кроликов.
— Смотри-ка, он уже на ногах! — прогудела она. — Я думала, ты еще в постели, храпишь так, что стены дрожат.
— Вообще-то обычно в этот час я еще не доступен, — поддакнул я, — но сегодня встал с жаворонками и с этими, как их? Кажется, с улитками. Дживс!