Выбрать главу

Тут подоспели перепелиные яйца, он прервал тираду и алчно набросился на еду.

Вернувшись домой, я сразу позвал Дживса.

— Готовьтесь, Дживс, — сказал я.

— Сэр?

— Приведите в боевое положение мыслительный аппарат и ждите сигнала к атаке. Подозреваю, что мистеру Литтлу в скором времени потребуется не только моя моральная поддержка, но и ваша помощь.

— У мистера Литтла неприятности, сэр?

— Можно сказать и так. Он влюбился. В пятьдесят третий раз. Скажите честно, Дживс, как мужчина мужчине: вам доводилось в жизни встречать такого влюбчивого субъекта?

— Вне всякого сомнения, у мистера Литтла весьма пылкое сердце, сэр.

— Пылкое? Да его нужно в законодательном порядке обязать носить асбестовый жилет! Словом, Дживс, готовьтесь.

— Хорошо, сэр.

И, как я и предсказывал, не прошло и десяти дней, как этот безмозглый идиот с жалобным блеяньем прискакал в поисках добровольцев, готовых прийти на помощь.

— Берти, — сказал он, — если ты мне друг, настало время доказать это.

— Продолжай, несчастный, — ответил я. — Мы готовы благосклонно выслушать твои бредни.

— Помнишь, несколько дней назад, мы с тобой обедали в «Почетных Либералах»? Нас тогда обслуживала…

— Помню. Высокая расторопная девица. Он задрожал от негодования.

— Я попросил бы, черт тебя побери, не говорить о ней в подобных выражениях. Она — ангел.

— Очень хорошо. Что дальше?

— Я люблю ее.

— Отлично. Дальше.

— Перестань подгонять меня! Дай мне рассказать все по порядку. Так вот, как я уже говорил, я люблю ее и прошу тебя, Берти, как верного друга, отправиться к моему дяде с важной дипломатической миссией. Дядя должен снова начать выплачивать мне содержание, и как можно скорее. Более того, содержание должно быть увеличено.

— Но послушай, почему бы немного не подождать, — сказал я; мне совсем не улыбалось тащиться к его дяде с подобным поручением.

— Подождать? А какой смысл?

— Сам знаешь, как у тебя это обычно бывает. Что-нибудь пойдет не так, глядишь — от любви и следа не осталось. Лучше предпринять атаку на дядю, когда дело будет решено окончательно и бесповоротно.

— Все и так решено окончательно и бесповоротно: сегодня утром она дала мне согласие.

— Ну и ну! Быстрая работа. Ты же с ней двух недель не знаком.

— В этой жизни — да, — сказал Бинго. — Но она считает, что мы встречались в предыдущей жизни. Я был царем в Вавилоне, а она — рабыней-христианкой. Сам-то я ничего такого не помню, но может, все так и было.

— Потрясающе! — воскликнул я. — Официантки теперь все так изъясняются?

— Откуда мне знать, как изъясняются официантки?

— Кому и знать, как не тебе. Если помнишь, я с твоим дядей познакомился, когда ты послал меня прощупать, не хочет ли он сплотиться под знаменами и помочь тебе жениться на Мейбл из забегаловки на Пиккадилли.

Бинго вздрогнул. Безумный блеск вспыхнул в его глазах. Не успел я понять, что он собирается сделать, он изо всех сил хлопнул меня рукой по колену, я даже подскочил от боли, точно горный козел.

— Эй, полегче!

— Извини, — сказал Бинго. — Не рассчитал. Увлекся. Берти, ты подал мне отличную мысль. — Он подождал, пока я закончу массировать травмированную конечность, и продолжил свою речь. — Ты очень кстати вспомнил ту историю. Не забыл гениальный план, который я тогда придумал? Сказать дяде, что ты — как-там-бишь-ее — ну, словом, та самая писательница, помнишь?

Такое не забывается. Проклятая эпопея каленым железом выжжена на скрижалях моей памяти.

— Вот как нам следует действовать, — сказал Бинго. — Это именно то, что надо. Рози М. Бэнкс снова в бою.

— Нет, ничего не выйдет, старина. Извини, но это исключено. Я не в состоянии пройти через такое еще раз.

— Даже ради меня?

— Даже ради сотни таких, как ты.

— Никогда не думал, — скорбно произнес Бинго, — что мне доведется услышать эти слова из уст Берти Вустера.

— Однако ж услышал. Можешь даже записать для памяти, в назидание потомкам.

— Берти, мы учились с тобой в одной школе.

— Это не моя вина.

— Уже пятнадцать лет мы близкие друзья.

— Знаю. И мне предстоит искупать этот грех всю оставшуюся жизнь.

— Берти, старина, — не сдавался Бинго. Он пододвинул стул поближе ко мне и принялся массировать мою лопатку. — Пожалуйста, послушай! Пойми же, наконец…

И, разумеется, не прошло и десяти минут, как я сдался на уговоры этого паршивца. Вот так всегда. Меня кто хочешь уговорит. Если бы я попал в траппистский монастырь, то первый же монах за пять минут убедил бы меня в чем угодно при помощи азбуки глухонемых.[144]

— Ладно, что я должен сделать? — спросил я, когда понял, что сопротивление бесполезно.

— Для начала пошлешь старикану экземпляр своего последнего романа с автографом и льстивой надписью. Он расчувствуется до чертиков. Потом отправишься к нему и выложишь все как есть.

— А какой у меня последний?

— «Одна против всех», — сказал Бинго. — Этот роман продают сейчас на каждом углу, им забиты все витрины книжных магазинов и киоски. Судя по картинке на обложке, весьма забористая штука. Разумеется, дядя захочет обсудить с тобой роман.

— Вот видишь, — обрадовался я. — Ничего не выйдет. Я же понятия не имею, что там написано.

— Значит, тебе придется его прочитать.

— Прочитать? Но, послушай…

— Берти, мы учились в одной школе.

— Ну хорошо, хорошо, — сказал я.

— Я знал, что на тебя можно положиться. У тебя золотое сердце. Дживс, — сказал Бинго, когда мой верный слуга появился в гостиной, — у мистера Вустера золотое сердце.

— Хорошо, сэр, — ответил Дживс.

В последнее время я мало читаю, разве что в Розовую газету[145] загляну, и страдания мои во время неравной борьбы с текстом романа «Одна против всех» не поддаются описанию. Впрочем, мне удалось одолеть роман до конца, и, как оказалось, вовремя: едва я дошел до места, где «губы их слились в долгом страстном поцелуе, и наступила волшебная тишина, нарушаемая лишь легким шорохом ночного ветерка в макушках ракит», пришел посыльный и принес письмо от лорда Битлшема с приглашением пожаловать к нему на обед.

Старика я застал в совершенно размягченном состоянии. Рядом с ним на столе лежал присланный мной томик, он ел заливное и перелистывал страницы.

— Мистер Вустер, — сказал он, отправив в рот изрядный кусок форели, — позвольте вас поблагодарить. И позвольте вас поздравить. Вы идете от победы к победе. Я читал «Все, ради любви», я читал «Всего лишь фабричная девчонка»; «Сумасбродку Мертл» я помню наизусть. Но ваша последняя книга превосходит их всех. Она меня тронула до глубины души.

— Правда?

— Истинная правда! Я прочел ее три раза после того, как вы столь любезно мне ее прислали — еще раз огромное спасибо за очаровательную надпись, — и, могу смело сказать, что стал лучше, мудрее и милосерднее. Мою душу переполняет чувство признательности и любви ко всему роду человеческому.

— В самом деле?

— Клянусь вам.

— Ко всему роду?

— Ко всем без исключения.

— Значит, и к Бинго тоже? — спросил я, чтобы прижать его к стенке.

— К моему племяннику? Ричарду? — Он на мгновение заколебался, но потом, видимо, решил, что мужчине не пристало брать свои слова назад. — Да, даже к Ричарду. Вернее… то есть… возможно… да, все-таки и к Ричарду тоже.

— Очень рад это слышать, потому что как раз хотел о нем поговорить. Он очень нуждается.

— Находится в стесненных денежных обстоятельствах?

— Совершенно на мели. И без труда сумел бы найти применение некоторому количеству денежных знаков, если бы вы согласились возобновить ежеквартальные выплаты.

Он задумался и, прежде чем ответить, разделался с внушительным куском холодной цесарки. Потом в который раз взял в руки книгу, и она раскрылась на странице двести пятнадцать. Я не помнил, что было написано на странице двести пятнадцать, но, видимо, что-то очень трогательное, потому что выражение его лица смягчилось, и он посмотрел на меня повлажневшими глазами — я даже решил, что он намазал слишком много горчицы на кусок ветчины, который он перед этим отправил себе в рот.

вернуться

144

…азбуки глухонемых — траппистские монахи давали обет молчания.

вернуться

145

Розовая газета — разговорное название газеты «Спортинг лайф», которая печаталась на розовой бумаге.