«Приходил ли к тебе Сирил Бассингтон-Бассингтон? Ни в коем случае не подпускай его близко к театру. Жизненно важно. Подробности письмом».
Я несколько раз перечитал текст.
— Все это очень странно, Дживс.
— Да, сэр.
— Странно и явно не к добру.
— Будут еще какие-нибудь распоряжения на сегодня, сэр? Конечно, если он решил держать официальный тон, тут уж ничего не поделаешь. А я-то собирался показать ему телеграмму и попросить совета. Что ж, если он затаил такую смертельную обиду из-за лиловых носков, железный принцип Вустеров — noblesse oblige[115] — не позволяет мне унижаться перед слугой. Ни за что на свете! Поэтому я не стал ему ни о чем рассказывать.
— На сегодня все, спасибо.
— Спокойной ночи, сэр.
— Спокойной ночи.
Он отчалил на покой, а я снова углубился в размышления. Я уже битых полчаса изо всех сил напрягал котелок, пытаясь разгадать скрытый смысл таинственной телеграммы, когда в прихожей раздался звонок. Я открыл дверь и увидел Сирила, который явно пребывал в приподнятом настроении.
— Я зайду ненадолго, если позволите, — сказал он. — Хочу сообщить одну забавную новость.
Он резво проскакал мимо меня в гостиную, и когда я, затворив входную дверь, последовал за ним, то увидел, что он читает письмо тети Агаты и как-то странно при этом похохатывает.
— Мне, конечно, не следовало его читать, но я случайно увидел свое имя и как-то незаметно прочел все остальное. Послушайте, дорогой мой Вустер… Я бы что-нибудь выпил, если вы не против. Большое спасибо и прочее… Да, насчет того, что я собирался вам рассказать — это и впрямь ужасно забавно. Старина Каффин дал мне небольшую роль в своей музыкальной комедии «Спроси у папы». Совсем крошечную, конечно, но в целом, можно сказать, замечательную. Знаете, я готов прыгать от радости!
Он осушил свой стакан и продолжал, не обращая никакого внимания на то, что я при этом известии не прыгаю от радости и не кричу от счастья.
— Видите-ли, я всю жизнь мечтал стать актером, — сказал он. — Но мой предок и слышать об этом не хочет. Стучит тростью и багровеет, как закат перед ветреной погодой, всякий раз, когда я завожу об этом речь. Вот почему, если хотите знать, я и поехал в Америку. В Лондоне я появиться на сцене не могу, кто-нибудь из знакомых меня обязательно засечет и настучит предку. Поэтому я пошел на хитрость: наплел ему, будто мне позарез нужно в Вашингтон — это, дескать, расширит мой кругозор. Ну, а здесь мне бояться некого, путь открыт.
Я попытался урезонить дуралея.
— Но ведь рано или поздно ваш отец об этом узнает.
— Ну и пусть. К тому времени я стану звездой мировой величины, и ему просто нечем будет крыть.
— Вас-то может быть и нечем, а вот меня он наверняка будет крыть самыми последними словами.
— А вы-то здесь при чем? Какое вы к этому имеете отношение?
— Я познакомил вас с Джорджем Каффином.
— Верно, старина, именно вы. Я и забыл. Должен был с самого начала вас за это поблагодарить. Ну что ж — до свидания. Завтра мне с утра пораньше на репетицию «Спроси у папы», так что я поскакал. Забавно, что эта штука называется «Спроси у папы», — именно спрашивать у папы я и не собираюсь. Понимаете меня? Ну, хоп-хоп!
— Хоп-хоп, — печально отозвался я, и он исчез. Я бросился к телефону и набрал номер Джорджа Каффина.
— Послушайте, Джордж, что это еще за история с Сирилом Бассингтон-Бассингтоном?
— Какая история?
— Он утверждает, что вы дали ему роль в своем спектакле.
— Дал. Всего несколько строк.
— А я только что получил из дома пятьдесят семь телеграмм, где мне приказывают всеми правдами и неправдами и близко не подпускать его к сцене.
— Мне очень жаль. Сирил как раз тот типаж, что мне нужен для этой роли. Все, что от него требуется — играть самого себя.
— Но Джордж, старина, войдите в мое положение. Моя тетя прислала его ко мне с рекомендательным письмом, так что она потом с меня спросит.
— Вычеркнет из завещания?
— Тут дело не в деньгах. Но… впрочем, вы не знакомы с тетей Агатой, так что мне сложно вам объяснить. Дракула и Цезарь Борджиа — просто бойскауты по сравнению с моей тетей; когда я вернусь в Англию, она меня со света сживет. У нее ужасная манера заявляться без приглашения рано утром, когда я еще сплю, и читать натощак мораль.
— Ну так не возвращайтесь в Англию. Оставайтесь здесь — может, станете президентом.
— Но, Джордж, старичок…
— Спокойной ночи!
— Джордж, послушайте…
— Вы пропустили мою последнюю реплику. Я сказал: «Спокойной ночи!». Возможно вам. Праздным Богачам, спать не обязательно, но мне к утру нужно быть бодрым и свежим. Будьте здоровы.
Мне стало очень горько: на всем свете у меня не осталось ни единого друга. Я был настолько подавлен, что не выдержал и постучал в дверь комнаты Дживса. Я никогда такого себе не позволяю, но мне казалось, что настало время, когда каждый честный человек должен прийти на помощь нашей партии, и Дживс мог бы сплотиться вокруг молодого хозяина, пусть даже для этого ему и придется прервать сладкий сон.
На пороге комнаты появился Дживс в коричневой пижаме.
— Сэр?
— Чертовски неловко будить вас, Дживс, но тут столько всего приключилось за последнее время.
— Я не спал, сэр. Поставил себе за правило: покончив со своими обязанностями, прочитывать перед сном несколько страниц какой-нибудь поучительной книги.
— И правильно поставили. Я хочу сказать, если вы только что закончили упражнять котелок, он должен быть в отличной форме, и вам не составит труда найти выход из положения. Дело в том, что мистер Бассингтон-Бассингтон решил стать актером.
— В самом деле, сэр?
— Ах, вы не знаете, в чем тут суть. Иначе не говорили бы так равнодушно. А дело вот в чем: его семья категорически против того, чтобы он пошел на сцену. Если ему не помешать, это обернется для всех неисчислимыми бедами и несчастьями. И, что хуже всего, тетя Агата обвинит в этом меня, понимаете?
— Понимаю, сэр.
— Вам не приходит в голову, каким образом можно было бы ему помешать?
— Пока, признаться, нет, сэр.
— Что ж, может, позже?
— Я постараюсь тщательно обдумать проблему, сэр. На сегодня все, сэр?
— Надеюсь, что все. Мне кажется, на сегодня я уже получил более чем достаточно.
— Хорошо, сэр.
И он скрылся за дверью.
Глава X НАРЯДНЫЙ ЛИФТЕР
Роль, которую Джордж дал Сирилу, умещалась на двух машинописных страничках, но бедняга вкладывал в работу над образом сколько сил, словно ему предстоит играть по меньшей мере Гамлета. За первые два дня он декламировал мне свой текст не меньше двенадцати раз. При этом он отчего-то был искренне убежден, что встречает в ответ лишь восторженное восхищение, одобрение и сочувствие. Днем меня терзали мысли о том, что со мной сделает тетя Агата, а по ночам Сирил то и дело вырывал меня из сладкого забытья, чтобы узнать мое мнение о его очередной актерской находке; нетрудно догадаться, что скоро от меня осталась лишь тень. И все это время Дживс по-прежнему держался со мной очень холодно и отчужденно из-за лиловых носков. Вот такие невзгоды и старят человека, и у кипучей молодости начинают по-старчески дрожать коленки.
А тут еще подоспело письмо от тети Агаты. На первых шести страницах она расписывала переживания родных Сирила в связи с его намерением пойти в актеры, а на последующих шести подробно перечисляла, что именно она подумает, скажет и сделает, если я не сумею оградить ее протеже от пагубных соблазнов на американском континенте. Письмо пришло с дневной почтой, и содержание его меня так напугало, что я не мог держать его про себя. Не в силах дожидаться, пока Дживс придет на мой звонок, я пулей понесся на кухню, жалобно блея, как осиротевший ягненок, и на всем скаку остановился на пороге: на кухне происходило что-то вроде званого чаепития. За столом сидел унылого вида малый, похожий на слугу, а рядом с ним мальчик в норфолкской куртке.[116] Унылый пил виски с содовой, а мальчик алчно поглощал кусок кекса с джемом.