Старик даже испугался. «В уме ли ты?» — говорит. «Был», — говорю. Да на улицу гляжу — над ямами ни дымочка. Подбегаю к крайней — вода, а на воде головешки плавают. И в другой то же, и в третьей.
— Неужели все шурфы затопил? — со смехом спросил тоже развеселившийся Андрей.
— Все как есть. Сейчас-то, конечно, смешно, а тогда меня слеза прошибла.
Они вышли из барака и начали взбираться на крутой склон. Погожий золотой осенний день стоял над горами. Разведчики на россыпи по ключу тоже работали: Андрей и Чулков ясно слышали грубые голоса и глухие удары бабой, доносившиеся снизу, но все их помыслы были сосредоточены на рудной. Оба думали о жизни, которая закипит скоро в этой долине.
— Мирский с Мышкиным на амбарчике все перелопатили бы, да ладно, что бур им вовремя забросили, теперь будут действовать по правилам, — говорил Моряк, проворно прихрамывая подле Андрея, когда они вечером возвращались в барак. — Я Мите говорил: надсадишься, мол, бешеное дитя. Земляная работа — она тяжелый воз: не гони, как раз к сроку поспеет. Главное, не сбить охотку, пока до золота не дорвались…
— Теперь, похоже, дорвались, — отозвался Андрей, уловив только последние слова.
— Точно! Видели бы вы, что тут у нас творилось вчера!
Чулков предостерегающе кашлянул.
— Что же? — спросил Андрей.
— Всех уложило. Такая качка была, боже мой! А всего-то по литровке на брата не вышло, — болтал Моряк, невзирая на знаки Чулкова.
— А Чулков? — Андрей метнул смеющийся взгляд на своего смотрителя.
— Он, как бывалый капитан, устоял на посту, но и его побрасывало. Это уж как водится.
— Экий ты, право, будто баба худая! — сказал Чулков с досадой. — Вправду говорят: с кем поведешься, от того и наберешься.
— Блошка у нас водится, — не унимался Моряк, — голодная скачет и от сытой покою нет. Нынче Мирский опять посулил мне в морду, а я сроду битый не бывал и не дирался, хотя драки уважаю. Стравить кого, подразнить — это мое дело. Они излупят друг дружку, а я в стороне.
— Почему же Мирский рассердился, — поинтересовался Андрей, с чувством симпатии вспоминая молодого разведчика.
— До сих пор барышней своей бредит, а другим слова про нее сказать не дает.
— Какое слово! — вступился Чулков, недовольный болтовней Моряка.
— Что за барышня? — спросил Андрей и смутился, сообразив, о ком шла речь.
Теперь такие разговорчики о Валентине были ему особенно неприятны и, поглядев на толстую шею и круглую голову Моряка, он подумал, что тот и вправду напрашивается на подзатыльник.
— Надежная жила вскрыта, — заговорил он, сбивая все на деловой тон.
— Можно твердо рассчитывать, что дополнительную разведку проведем с толком, — воодушевился Чулков, — сразу несколько шурфов заложить…
— Потом «крелиусом» на глубину-то будем бурить? — уже серьезно осведомился Моряк.
— Нет, штольню от подошвы заложим. — Андрею ярко представилась его мечта об этой штольне ночью, у костра возле нагорного озера.
Теперь мечта превращалась в действительность. Дорого обошлось это превращение! Но все трудности после достижения цели сразу потеряли свою остроту и делались даже приятными воспоминаниями. Зная Чулкова, Андрей не зря поверил его взволнованности: жила была нащупана настоящая.
— Теперь и деньжонок нам подбросят, — сказал Чулков. — Марку свою оправдали.
— А вдруг она опять выклинится? — высунулся с предположением Моряк.
— Типун тебе на язык. И что это тебя всегда так и тянет, так и тянет чем-нибудь этаким ковырнуть! — Чулков окинул сердитым взглядом Моряка и покачал головой. — Хоть бы шаромыжник какой был, а то ведь работяга — золотые руки. И вот, скажи на милость, трепло какое!