1911
В мои мечты неизреченные
Вплелась вечерняя печаль.
Мирра Лохвицкая
Вчера читала я, — Тургенев
Меня опять зачаровал.
Закатный запад был сиренев
И, все в грядущем обесценив,
Меня к былому призывал.
Шел тихий снег; вдали долины
Снежели, точно полотно;
Глядели голые малины
В мое любимое окно.
Всегда все то же, все одно…
Мне запечалилось. Я вышла
В холодный омертвелый сад, —
Он был от снега полосат.
Пошла к каретнику; на дышло
Облокотилась, постояв
Минуты две; потом я в сани
Присела мягко, крикнув Сане
Свезти к реке меня. Твоя
В то время я была, мой нежный,
Тобой дышала в этот миг!
А потому я напрямик,
Окружена природой снежной,
К тебе стремилася в мечте…
(Вы, эти, тут, — далече те!..) —
Мои мечты… О, знаешь их ты, —
Они неясны, как намек…
Их понимают только пихты.
А человеку невдомек…
Но ты не думай: я не буду
Былого трогать, — где та кисть,
Чтоб передать мою корысть
К минувшим дням? Кто верит в Будду,
Тому не нужен Магомет.
Как миру страшен хвост комет,
Так мне — столица: ведь концерты
Тебя от поля отвлекли.
И уж давно твои конверты
Я не вскрываю… Заколи!
Замучь меня! повесь! — но дай мне
Хотя два слова о себе.
Как в алфавите «а» и «б»,
Так мы с тобою в нашей тайне.
Я так люблю свои поля,
Свои игольчатые рощи.
Что может быть милей и проще
Усадьбы нашей? Жизнь паля,
Как хворост, в шелковых салонах,
Я так измучилась, я так
Истосковалась… За «пятак»
Я не купила б опаленных
Столичных душ с их пустотой,
Задрапированных мишурно.
А здесь-то, здесь-то! Как лазурно
Сияет небо; простотой
Здесь веет воздух. Посмотрел бы,
Как я похорошела тут!
Как розы алые, цветут
Мои ланиты, — это вербы
Рождают розы на лице!..
Приди ко мне, забудь столицу, —
Я быль даю за небылицу,
Начало чувствую в конце…
Не бойся скуки деревенской,
Предай забвенью мишуру!
С твоей душой, душой вселенской,
Не место там, — «не ко двору»
Пришелся ты; ты только вникни,
Приди ко мне, ко мне приникни
И позабудься на груди,
Тобой трепещущей… Приди!..
1910. Декабрь
Nocturne («Я сидел на балконе, против заспанного парка…»)
Я сидел на балконе, против заспанного парка,
И смотрел на ограду из подстриженных ветвей.
Мимо шел поселянин в рыжей шляпе из поярка.
Вдалеке заливался невидимка-соловей.
Ночь баюкала вечер, уложив его в деревья.
В парке девушки пели, — без лица и без фигур.
Точно маки сплетали новобрачной королеве,
Точно встретился с ними коробейник-балагур…
Может быть, это хоры позабывшихся монахинь?..
Может быть, это нимфы обездоленных прудов?
Сколько мук нестерпимых, целомудренных и ранних,
И щемящего смеха опозоренных родов…
Дылицы
1911
Не может быть! вы лжете мне, мечты!
Ты не сумел забыть меня в разлуке…
Я вспомнила, когда в приливе муки,
Ты письма сжечь хотел мои… сжечь!.. ты!..
Я знаю, жгут бесценные дары:
Жжет молния надменные вершины,
Поэт — из перлов бурные костры,
И фабрикант — дубравы для машины;
Бесчувственные люди жгут сердца,
Забывшие для них про все на свете;
Разбойник жжет святилище дворца,
Гордящегося пиршеством столетий;
И гении сжигают мощь свою
На алкоголе — символе бессилья…
Но письма сжечь, — где я тебе пою
Свою любовь! Где распускаю крылья!
Их сжечь нельзя — как вечной красоты!
Их сжечь нельзя — как солнечного неба!
В них отзвуки Эдема и Эреба…
Не может быть! Вы лжете мне, мечты!
Мыза Ивановка
1909. Июнь
И ты шел с женщиной — не отрекись. Я все заметила — не говори.
Блондинка. Хрупкая. Ее костюм был черный. Английский. На голове —
Сквозная фетэрка. В левкоях вся. И в померанцевых лучах зари.
Вы шли печальные. Как я. Как я! Журчали ландыши в сырой траве.
Не испугалась я, — я поняла: она мгновенье, а вечность — я.
И улыбнулась я под плач цветов, такая светлая. Избыток сил
В душе почувствовав, я скрылась вглубь. Весь вечер пела я. Была — дитя,
Да, ты шел с женщиной. И только ей ты неумышленно взор ослезил.
1912. Май
Быть может оттого, что ты не молода,
Но как-то трогательно-больно моложава,
Быть может оттого я так хочу всегда
С тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво,
Раскроешь широко влекущие глаза
И бледное лицо подставишь под лобзанья,
Я чувствую, что ты — вся нега, вся гроза,
Вся — молодость, вся — страсть; и чувства без названья
Сжимают сердце мне пленительной тоской,
И потерять тебя — боязнь моя безмерна…
И ты, меня поняв, в тревоге, головой
Прекрасною своей вдруг поникаешь нервно, —
И вот другая ты: вся — осень, вся покой…