С такой же поразительной быстротой они нарабатывали свое мастерство прозаиков. Их третья по счету повесть, «Путь на Амальтею», написана уже свободным, летящим пером; знатоки помнят и цитируют ее до сих пор. В ней чувствуется «коготь льва» — обаяние таланта, нечто, едва поддающееся объяснению. Слово Стругацких звенит, словно вдоль строк протянута тончайшая нить радости.
В том же начальном, разгонном периоде их работы произошел первый поворот: персонажи Стругацких перестали штурмовать иные планеты и вздымать целину XXII века; они взглянули назад: из нашего будущего в наше прошлое. Появилась повесть «Попытка к бегству», написанная как бы не совсем уверенно: писатели еще изобретают глайдеры, скорчеры, квазиживые механизмы; весь реквизит взят из бравурного, полуденного Будущего. Повесть поначалу развивается как юмористическая — даже с оттенком клоунады: «Закрой-ка люк! Сквозняк!» — это в момент старта космического корабля, события, которому надлежит быть серьезным и торжественным... Но на другом конце космического прыжка — резко, безжалостно — кровь, погибель, хруст костей. Страшное, черное средневековье.
«Дверь с визгливым скрипом открылась ему навстречу, и из нее выпал совершенно голый, длинный, как палка, человек. Он повалился на обледенелый сугроб и мертво стукнулся о стену хижины». Вот так — потешный люк звездолета и дверь туда, где погибают лютой смертью...
Позволю себе литературоведческий комментарий. Дверь, люк, порог — вообще перелом пространства, вход куда-то — в литературе имеют особый смысл. Наш великий литературовед М. М. Бахтин ввел в научный оборот понятие хронотопа — единого времени-места действия. Он писал, что у Достоевского в хронотопе порога «совершаются события кризисов... прозрений, решений, определяющих всю жизнь человека». То, что молодые писатели, и слыхом не слыхавшие о безвестном тогда Бахтине, открыли для себя этот прием — факт, воистину поразительный. Открыли — не было это случайностью, ибо через год после «Попытки...» Стругацкие закончили роман «Трудно быть богом», композиционно построенный на символах порога, дверей, за которыми — события, ломающие всю жизнь человека. Во вступлении к роману фигурирует дорожный знак, запрещающий проезд дальше; в финале — запретная дверь; если ее миновать, герой перестанет быть человеком — превратится в убийцу.
И ведь не то что монографии — нет ни одной опубликованной статьи о поэтике Стругацких!
«Попытка к бегству» и «Трудно быть богом» — вещи во всех смыслах пороговые для Стругацких. Из развлекательно-поучительной фантастики они шагнули в философскую литературу. Родились новые писатели, совершенно самостоятельные и ни на кого не похожие. Период ученичества завершился.
В «Попытке...» они как будто не замахивались на многое. Еще раз сказали о средневековой сути фашизма и предупредили, что темная страсть к насилию живуча, что ее с наскока не преодолеть — должны пройти века и века, прежде чем восторжествуют разум и человечность. Не замахнулись — не намекнули, что сталинизм ничем не лучше гитлеризма и его не одолеешь разом — оттепелью или решением партийного съезда. Не посмели? Думается, просто двигались в своей последовательности, как вело сердце. Фашизм они ненавидели с детства, а сталинизм только учились ненавидеть. Они писали о старой боли, о том, что еще ныло, как старые переломы.
О сталинизме они написали в «Трудно быть богом». Тот же формальный прием, что и в «Попытке к бегству»: люди из счастливого коммунистического будущего, делегаты чистой и радостной Земли, оказываются в грязном и кровавом средневековье. Но здесь под личиной средневекового королевства на сцену выведена сталинская империя. Главному пыточных дел мастеру, «министру охраны короны», дано многозначительное имя: Рэба; в оригинале его звали Рэбия, но редакторы попросили сделать намек не столь явным. Более того, Стругацкие устроили свою империю гибридной, сшитой из реалий средневековых и объединенных, сталинско-гитлеровских, реалий нашего времени. Получился немыслимый тройной ход, обнажились кровное родство двух тоталитарных режимов XX века и их чудовищная средневековая сущность.