«Этот сон-искуситель…»
Этот сон-искуситель,
Он неправдою мил.
Он в мою роковую обитель
Через тайные двери вступил, –
И никто не заметил,
И не мог помешать.
Я желанного радостно встретил,
И он сказочки стал мне шептать.
Расцвели небылицы,
Как весною цветы,
И зареяли вещие птицы,
И пришла, вожделенная, ты…
Этот сон-искуситель,
Он неправдою мил.
Он мою роковую обитель
Безмятежной мечтой озарил.
«Постройте чертог у потока…»
Постройте чертог у потока
В таинственно-тихом лесу,
Гонцов разошлите далёко,
Сберите живую красу, –
Детей беспокровных,
Голодных детей
Ведите в защиту дубровных
Широких ветвей.
Проворные детские ноги
В зелёном лесу побегут
И в нём молодые дороги
Себе обретут,
Возделают детские руки
Эдем, для работы сплетясь, –
И зой их весёлые звуки
Окличет, в кустах притаясь.
«Ветер в трубе…»
Ветер в трубе
Воет о чьей-то судьбе, –
Жалобно стонет,
Словно кого-то хоронит.
«Бедные дети в лесу!
Кто им укажет дорогу?
Жалобный плач понесу
Тихо к родному порогу,
Ставнями стукну слегка,
Сам под окошком завою, –
Только немая тоска
К ним заберётся со мною.
Им непонятен мой зов.
Дети, обнявшись, заплачут.
Очи голодных волков
Между дерев замаячут».
Ветер в трубе
Плачет о чьей-то судьбе, –
Жалобно стонет,
Словно кого-то хоронит.
«Ангельские лики…»
Ангельские лики,
Светлое хваленье,
Дым благоуханий, –
У Творца-Владыки
Вечное забвенье
Всех земных страданий.
Ангел вопрошает:
«Бледный отрок, ты откуда?
Рано дни тебе наскучили».
Отрок отвечает:
«На земле мне было худо.
Мать с отцом меня замучили».
У Творца-Владыки
Вечное забвенье
Всех земных страданий, –
Ангельские лики,
Светлое хваленье,
Дым благоуханий.
«Целый день бранили,
Ночью руки мне связали,
На чердак свели раздетого,
Долго палкой били,
Долго розгами терзали, –
Вот и умер я от этого».
Ангельские лики,
Светлое хваленье,
Дым благоуханий, –
У Творца-Владыки
Вечное забвенье
Всех земных страданий.
«Келья моя и тесна, и темна…»
Келья моя и тесна, и темна.
Только и свету, что свечка одна.
Полночи вещей я жду, чтоб гадания
Снова начать,
И услыхать
Злой моей доли вещания.
Олово, ложка да чаша с водой, –
Всё на дощатом столе предо мной.
Олово в ложке над свечкой мерцающей
Я растоплю,
И усыплю
Страх, моё сердце смущающий.
Копоть покрыла всю ложку мою.
Талое олово в воду я лью.
Что же пророчит мне олово?
Кто-то стоит
И говорит:
«Взял же ты олова, – злого, тяжелого!»
Острые камни усеяли путь,
Меч изострённый вонзился мне в грудь.
«Голос наш ужасен…»
Голос наш ужасен
Нашим домовым;
Взор наш им опасен, –
Тают, словно дым.
И русалки знают,
Как мы, люди, злы, –
Вдалеке блуждают
Под защитой мглы.
Нечисть вся боится
Человечьих глаз,
И спешит укрыться, –
Сглазим мы как раз.
«Много было вёсен…»
Много было вёсен, –
И опять весна.
Бедный мир несносен,
И весна бедна.
Что она мне скажет
На мои мечты?
Ту же смерть покажет,
Те же все цветы,
Что и прежде были
У больной земли,
Небесам кадили,
Никли да цвели.
«Узкие, мглистые дали…»
Узкие, мглистые дали.
Камни везде и дома.
Как мне уйти от печали?
Город мне – точно тюрьма.
Кто же заклятью неволи
Скучные стены обрёк?
Снова ль метаться от боли?
Славить ли скудный порок?
Ждать ли? Но сердце устало
Горько томиться и ждать.
То, что когда-то пылало,
Может ли снова пылать?
«Венком из руты увенчали…»
Венком из руты увенчали
Меня суровые печали, –
И охладела мысль моя,
В душе смирилася тревога,
Сужу отчётливо и строго,
Моей неправды не тая.
Не поклоняюсь я иному,
Ни богу доброму, ни злому,
Но и не спорю тщетно с ним:
Творцу ль сердиться на созданья?
Огню ль в минуту угасанья
Роптать на пепел и на дым?
Всё благо, – только это тело
В грехах и в злобе закоснело,
Но есть могила для него, –
И смерть бесстрастно я прославлю,
И так же всё легко поправлю,
Как создал всё из ничего.