Французская кухня очень всем пришлась по душе. Первый помощник так просто стонал, когда тарелку вылизывал, бил себя кулаками в грудь, ругался по привычке, ну только не плакал…
Вот как сходил в Атлантику специальный корреспондент «Комсомолки» Юрий Березовский. Память об этом походе сохранится в легендах.
Когда же целиком вышла в столичном журнале его документальная повесть «Рыба под нами, рыба над нами» (это он летучек, очевидно, имел в виду), Люсин как раз при шел из последнего, столь неудачного для него плавания. Весь траловый флот читал эту повесть запоем. И неважно, хорошо или плохо была она написана. В этом мало кто по-настоящему разбирался, да и думать о том ребята не хотели. Это была повесть о них. И это была правда о них. Взглянув на себя как бы со стороны, как бы с высоты себя оглядев, они очень сами себе понравились. Только решили написать автору коллективное благодарственное письмо, постановив после отчаянных споров начать его просто: «Дорогой Юра! Пишут вам…», как в адрес тралового флота пришел крупный перевод.
«Дорогие ребята! — говорилось в листочке для письма. — Вышла повесть, которую все мы вместе писали. Очень жалею, что из-за командировки в Среднюю Азию не могу к вам приехать, да и не уверен, что застану всех вас на берегу. Но банкет в «Заполярье», как я понял, дело святое. Посему приглашаю вас на банкет, который имеет место быть в оном ресторане в удобное для вас время. Всем сердцем с вами. Мою особу будет представлять штурман товарищ Володя Люсин. Я уверен, что он не откажется принять на себя и все хлопоты, связанные с проведением данного мероприятия. Крепко всех обнимаю. Высылаю бандеролью авторские экземпляры на весь экипаж.
Что там ни говори, но это было красиво. Ребята поняли все, как надо, и оценили…
— Как там у тебя? — позвал Березовский.
— А? Все в порядке. Подзаправился.
— Тогда иди сюда.
Люсин убрал хлеб, стряхнул крошки с тарелки и, выпив чашку воды из-под крана, вернулся в комнату. Юра лежал, вытянувшись на диване, и глядел в потолок.
— Как это к тебе попало? — спросил он.
— Найдено в папке исчезнувшего иностранного туриста. Собственно, именно его мы и разыскиваем.
— И что ты думаешь по этому поводу?
— Мне кажется, это зашифрованная инструкция. Речь идет, вероятно, о том, как использовать, а может быть, и как отыскать какой-то старинный предмет.
— Весьма здраво. Продолжай.
— Э, нет, брат. Это ты продолжай! За тем я к тебе и пришел.
— А что я? Могу только повторить твои слова. По-моему, ты на верном пути, старик.
— Понимаешь, Юр, для меня тут наверняка больше непонятного, чем для тебя. Я и слов-то многих не знаю. Поэтому давай выжмем из этой штукенции все, что только можно. Считай, что дело ведешь ты, а я только при сем присутствую.
— Ладно! Давай попробуем. Он сел, подтянул к себе ноги и, положив сбоку фотографию, скосил на нее глаза.
Люсин вынул блокнот.
— Так, стариканчик! — Юра зажмурился и потер руки. — Прежде всего линия историческая. Начинается она в Риме, может быть, даже в Древнем Риме.
— Почему?
— «Капитолийская волчица хранит завязку всей игры», — наизусть процитировал Юра. — И потом в конце, — он взял фотографию в руки, — так «…таящего грозу дворца, взращенного на молоке волчицы». Это же явно про римских цезарей! Капитолий, может быть…
— А если это аллегория?
— А если все здесь аллегория? На черта тогда мы теряем время? Нет уж, голубчик, давай сначала исследуем буквальный смысл.
— Согласен, — кивнул Люсин.
— Итак, мы останавливаемся на античном Риме или, по меньшей мере, на Риме раннего средневековья. До Ренессанса.
— Почему?
— Потому, что далее следует Монсегюр. «Пусть Монсепор в огне падет».
— Что такое Монсегюр?
— Об альбигойских войнах слышал?
— Приблизительно.
— Это последняя твердыня альбигойцев.
— Какой век?
— Тринадцатый, по-моему… Что-то в этом роде, одним словом.
— Значит, сначала Рим, потом сразу тринадцатый век?
— Вроде бы, — пожал плечами Юра.
— Дальше давай.
— «Лютеции звезда затмится…» Лютеция — древнее название Парижа. Хоть убей, не пойму, почему должна была затмиться его звезда. Но оставим пока… Далее следуют роза и крест. Тут у нас дело обстоит благополучно.
— Благополучно? — удивился Люсин. — А мне это место показалось, наоборот, самым темным!
— Ничуть. Роза и крест — мистические атрибуты ордена розенкрейцеров. Это шестнадцатый-семнадцатый века, во всяком случае так говорится в масонских преданиях.