Теперь даже играть в войну было скучно. Еще год тому назад Ленька писал стихи:
Теперь ему даже вспомнить было стыдно, что он занимался такими пустяками. Всю эту осень он писал приключенческие рассказы и большой авантюрный роман, в котором участвовали цыгане, разбойники, контрабандисты и сыщики и который назывался таинственно и страшно – «Кинжал спасения».
Но зима выдалась веселая.
Первую весть о надвигающихся переменах принес Леньке крестный брат его Сережа Крылов, по прозванию Бутылочка. Мальчик этот принадлежал к числу тех «бедных», которые особенно щедро одаривались перед праздниками подержанными вещами из казачьего и других сундуков. Родная мать Бутылочки – пожилая поденщица Аннушка – с незапамятных времен ходила в дом мыть полы и убирать квартиру. Ленькиным же братом Сережа считался потому, что Александра Сергеевна когда-то крестила его, была его восприемницей. Бутылочка был года на полтора старше Леньки и выше его на голову, однако умудрялся каким-то образом очень долго донашивать Ленькины штаны и матросские куртки. Застиранные, выцветшие, с потеками синьки в самых неподобающих местах, эти старые вещи плотно облегали сухопарую фигурку мальчика, который и сам казался Леньке каким-то застиранным и выцветшим. Даже на лице его, очень бледном и некрасивом, то тут, то там проступали синие пятна. Это не мешало Леньке любить Сережу и радоваться, когда тот нежданно-негаданно, раза два-три в год, появлялся – откуда-то издалека, из-за Обводного канала, с таинственной Везенбергской улицы…
Когда-то давно, когда ребята были еще совсем маленькие, Аннушка привела Сережу поздравить крестную мать с днем ангела. Мальчики весь день просидели на подоконнике в детской, с увлечением играя в неизвестно кем выдуманную игру: натаскали откуда-то склянок и пузырьков и изображали аптеку. До вечера они по очереди продавали друг другу пластыри, горчичники и касторку, а вечером на парадной заверещал звонок и через минуту послышался ликующий вопль маленького Васи:
– Гости приехали!..
В прихожей уже слышался смех и голоса Ленькиных двоюродных братьев и сестер. Пора было кончать игру. Сережа, который до этого был весел и оживлен, замолчал, заскучал, глаза его наполнились слезами, и, склонив по-старушечьи голову, он жалобно и как-то нараспев протянул:
– Гости придут – все бутылочки побьют…
С тех пор и осталось за ним это прозвище – Бутылочка.
Теперь Бутылочка учился уже во втором классе городского четырехклассного училища, ходил в фуражке, говорил хрипловатым голосом и, когда, здороваясь, целовался с Ленькой, от него попахивало чем-то очень взрослым и очень знакомым; так пахло когда-то в кабинете отца и в дачных вагонах с надписью «для курящих».
На святках Бутылочка был у Леньки в гостях. Мальчики пошумели, поиграли, потом забрались с ногами на стулья и долго разглядывали картинки в журналах. В одном из журналов была напечатана фотография: Николай II на фронте награждает группу солдат георгиевскими крестами. Сережа прочитал подпись под картинкой, помолчал, усмехнулся и сказал:
– Скоро ему полный каюк будет.
– Кому? – не понял Ленька.
– А вот этому, – ответил Бутылочка и не очень почтительно потыкал пальцем в самую физиономию царя.
– Почему каюк? – опешил Ленька.
– А вот потому…
Худенькое лицо Бутылочки стало серьезным и даже зловещим.
– Побожись, что никому не скажешь.
– Ну?
– Что «ну»? Ты не нукай, а ты побожись.
– Божиться грех, – сказал, поколебавшись, Ленька.
– Ну ладно, можешь не божиться. Скажи тогда: «честное слово».
– Честное слово.
– «Никому не скажу»…
– Никому не скажу.
– И крёстненькой не скажешь?
– И крёстненькой…
Тогда Бутылочка оглянулся, вытаращил глаза и зашипел:
– Царица у нас шпионка. Не веришь? Какая? А вот такая – Александра. Она через Распутина все военные тайны своим немцам передавала…
– А цагь? – прошептал Ленька, бледнея от одного сознания, какую страшную тайну он на себя берет.
– И царь тоже хорош. Вот увидишь, скоро они все полетят кверх кармашками… Только ты, Леша, смотри никому не говори.
– Я не скажу, – пробормотал Ленька.
Однако беречь Сережину тайну Леньке пришлось очень недолго. В феврале застучали в городе пулеметы, замелькали красные флаги, банты. Новое слово – «революция» ворвалось в Ленькину жизнь.