Дети в слезах пришли домой и рассказали мне о том, что видели. У меня сердце разрывалось от жалости… Не теряя ни минуты, побежал я к соседям, рассказал им все в двух словах, и мы порешили тут же свезти на мельницу к Корнилю всю пшеницу, что была у нас дома… Сказано — сделано. Вся деревня пустилась в путь, и мы пришли наверх с целой вереницей ослов, навьюченных зерном, — на этот раз настоящим зерном!
Двери мельницы были распахнуты настежь… У порога на мешке с мусором сидел дед Корниль и плакал, закрыв лицо руками. Вернувшись, он заметил, что в его отсутствие кто-то залез к нему и разгадал его грустную тайну.
— Горький я, горький! — твердил он. — Теперь мне только помереть и осталось… Осрамили мельницу…
И он так рыдал, что душа разрывалась, называл свою мельницу всяческими именами, говорил с ней, как с живой.
В это мгновение ослы добрались до площадки, и мы принялись кричать громко, как в добрую для мельников пору:
— Эй, кто там на мельнице!.. Эй, дед Корниль!
И вот мешки свалены кучей перед дверью, и доброе желтое зерно сыплется на землю со всех сторон…
Дед Корниль вытаращил глаза. Он взял зерно на ладонь и все приговаривал, смеясь и плача:
— Зерно!.. Господи боже мой! Настоящее зерно!.. Дайте мне наглядеться.
Потом он обратился к нам:
— Ах, я так и знал, что дождусь вас! Мукомолы — все жулики.
Мы хотели с торжеством увести его в деревню.
— Нет, нет, детки, сперва накормлю мельницу… Подумать только! Как давно у нее маковой росинки во рту не было!
А у нас у всех в глазах стояли слезы, когда мы смотрели, как старик мечется туда-сюда, опрастывает мешки, следит за жерновом, пока мелется зерно и тонкая пшеничная пыль летит к потолку.
Надо отдать нам должное: с этого дня мы никогда не оставляли старого мельника без работы. Затем, как-то утром, дед Корниль умер, и крылья нашей последней мельницы остановились, на этот раз навсегда… Корниль умер, и никто не заместил его! Что поделаешь, сударь!.. Всему на земле приходит конец, и надо думать, что прошли времена ветряных мельниц, как прошли времена бурлаков на Роне, королевских судов и пестрых курток.
КОЗОЧКА ГОСПОДИНА СЕГЕНА
Пьеру Гренгуару, лирическому поэту.
Ты, верно, никогда не переменишься, бедный мой Гренгуар![70]
Как! Тебе предлагают место хроникера в солидной парижской газете, и у тебя хватает духу отказаться?.. Да посмотри на себя, несчастный ты человек! Посмотри на свой рваный плащ, на стоптанные башмаки, на худое лицо, которое вопит о голоде. Вот до чего довела тебя страсть к звучной рифме! Вот что ты получил за десятилетнюю верную службу в пажах его величества Аполлона! И не стыдно тебе в конце концов?
Да иди ты в хроникеры, дурак! Иди в хроникеры! Будешь получать звонкой монетой, будешь столоваться у Бребана[71], а на премьерах сможешь щегольнуть новым пером на берете…
Нет? Не хочешь? Предпочитаешь не поступаться свободой и до конца жизни делать, что душе угодно?.. Ну, так послушай рассказ о козочке господина Сегена. Увидишь, к чему приводит желание жить на свободе.
Г-ну Сегену не везло с козами.
Все они пропадали у него одинаковым образом: в одно прекрасное утро обрывали веревку, уходили в горы, а там их съедал волк. Ни ласка хозяина, ни страх перед волком — ничто не могло их удержать. Говорят, козы были все своенравные, во что бы то ни стало хотели они на простор, на приволье.
Почтенный г-н Сеген был потрясен, он никак не мог понять нрав своих коз. Он говорил:
— Ничего не поделаешь, козы здесь скучают, ни одна у меня не уживается.
Однако он не терял надежды и, лишившись шести коз все тем же путем, купил седьмую; только на этот раз постарался взять совсем молоденькую, чтобы ей легче было привыкать.
Ах, Гренгуар, ну и красавицу же козочку купил г-н Сеген! Ну и красавицу же, с ласковыми глазами, с бородкой, как у сержанта, с черными блестящими копытцами, с полосатыми рожками и длинной белой шерстью, которая покрывала ее, как плащом! Почти такую же очаровательную, как Эсмеральдин козленок[72], — помнишь, Гренгуар? И совсем ручную, ласковую; она стояла смирно, когда ее доили, не брыкалась и не попадала ногой в подойник. Прелесть, а не козочка!..
Позади дома г-на Сегена был загон, обсаженный боярышником. Туда-то он и поселил свою новую питомицу. Он привязал ее к колышку на самом лучшем месте лужайки, позаботился, чтобы веревка была достаточно длинная, и время от времени заходил посмотреть, хорошо ли его козочке. Козочка чувствовала себя отлично и с таким аппетитом щипала траву, что г-н Сеген был в восторге.
«Наконец-то я нашел козу, которая не соскучится у меня!» — думал бедняга.
Г-н Сеген ошибался: козочка заскучала.
Раз как-то, глядя на горы, она подумала:
«Как, верно, привольно там, наверху! Как весело скакать среди вереска без проклятой привязи, которая трет шею!.. Ослу либо быку под стать пастись в загоне!.. А козам нужен простор…»
С этой минуты трава в загоне стала казаться ей невкусной. На нее напала тоска. Она отощала, убавила молока. Жалость брала смотреть на нее, когда она старалась сорваться с привязи и целыми днями, повернув голову в сторону гор, раздув ноздри, печально тянула: «Мэ-э-э!»
Г-н Сеген, правда, замечал, что с козочкой творится что-то неладное, но не догадывался, что именно. Однажды утром, когда он ее подоил, козочка повернулась к нему и сказала на своем языке:
— Послушайте, господин Сеген: я скучаю у вас, отпустите меня погулять в горы.
— Ах ты, боже мой! И она тоже! — воскликнул пораженный г-н Сеген и тут же выронил подойник; потом сел на траву около козочки.
— Что же это, Бланкетта? Ты хочешь уйти от меня?
А Бланкетта ответила:
— Да, господин Сеген.
— Травы тебе, что ли, мало?
— О нет, господин Сеген!
— Может, привязь коротка? Хочешь, я отпущу веревку?
— Не стоит, господин Сеген!..
— Тогда что же тебе надо? Чего ты хочешь?
— Я хочу в горы, господин Сеген.
— Безумная! Разве ты не знаешь, что в горах волк?.. Что ты будешь делать, когда он придет?
— А я его рогами, господин Сеген.
— Подумаешь, испугался волк твоих рогов! Он у меня коз пободливее тебя съел… Помнишь бедную старую Реноду, что жила здесь в прошлом году? Всем козам коза, сильная и злая, как козел. Всю ночь она билась с волком… а наутро волк ее съел.
— Ай-ай-ай! Бедняжка Ренода!.. Ничего, господин Сеген, отпустите меня погулять в горы.
— Боже мой милостивый!.. — сказал г-н Сеген. — Что за напасть такая на моих коз? Теперь волк съест у меня и эту козу… Ну так нет же!.. Тебе назло, уберегу тебя, негодница! А чтобы ты не оборвала веревки, я запру тебя в чулан, и там ты и будешь жить.
С этими словами г-н Сеген унес козу в темный чулан и крепко-накрепко запер дверь. К несчастью, он позабыл про окно, и не успел он повернуться спиной к козочке, как она убежала…
Ты смеешься, Гренгуар? Ну еще бы! Ты, конечно, на стороне коз, а не на стороне почтенного г-на Сегена… Посмотрим, будешь ли ты смеяться и дальше.
Когда белая козочка очутилась в горах, она вызвала всеобщее восхищение. Никогда еще вековые сосны не видели такой красавицы. Ее встретили, как принцессу. Каштаны склонялись до земли, чтобы погладить ее концами ветвей. Золотой дрок расцветал при ее приближении и благоухал изо всех сил. Все в горах чествовали ее.
Воображаешь, Гренгуар, как наша козочка была счастлива! Ни тебе веревки, ни тебе колышка… Можно скакать, можно щипать траву в свое удовольствие… А травы-то сколько! Выше рогов, голубчик!.. И что за трава! Сочная, нежная, кружевная, тысячи разных сортов… Совсем не то, что на лужайке в загоне. А цветы!.. Огромные синие колокольчики, продолговатые чашечки пурпурной наперстянки, заросли полевых цветов, источающих хмельной сок!
Белая козочка опьянела и, задрав ноги, валялась среди опавших листьев и каштанов и скатывалась со склонов… Потом вдруг вскакивала на все четыре ноги. Гоп! Вот она носится сломя голову по зарослям и кустарникам, вот она высоко на уступе, вот на дне оврага, наверху, внизу, повсюду… Можно было подумать, что в горах носятся десять козочек г-на Сегена.
70
71