— Мама, моя кроватка! — крикнула девочка. — Они забирают мою кроватку! И одеяльце, что ты мне сама связала! Я не хочу, чтобы они их увезли! Мама, отними у них мою кроватку и одеяльце!
Вместо ответа женщина только прижала к себе голову плачущего ребенка; ее глаза, черные, прекрасные, но несколько ввалившиеся, были уже снова сухи, а бледный, нежно очерченный рот крепко сжат.
Изящная детская кроватка была последней вещью, вынесенной из квартиры. Ворота открылись настежь, нагруженные вещами телеги выехали на улицу, за ними вышли грузчики с остальными вещами, а любопытные, наблюдавшие из окон соседних домов, покинули свои посты.
С лестницы сошла девушка в пальто и шляпке и остановилась перед женщиной в трауре.
— Пани, — сказала она, — я все сделала… расплатилась, с кем следовало… Вот что осталось…
Говоря это, она подала женщине в трауре несколько кредиток.
Та медленно повернулась к ней лицом.
— Спасибо, Зося, — сказала она тихо, — ты всегда была добрая девушка.
— Это вы были всегда добры ко мне! — воскликнула девушка. — Я служила у вас четыре года, и мне нигде не было и не будет так хорошо, как у вас.
Она отерла мокрые глаза рукой, на которой видны были следы иголки, и утюга. Женщина схватила эту огрубевшую руку и крепко сжала ее своими белыми маленькими ручками.
— А теперь прощай, Зося! Будь здорова!
— Я вас отвезу на новую квартиру! — сказала девушка. — Сейчас позову извозчика. ……
Через четверть часа обе женщины с девочкой вышли из пролетки у дома на Пивной улице.
Этот узкий, высокий, четырехэтажный дом имел вид дряхлый и довольно мрачный. Маленькая Яня широко открытыми глазами смотрела на его стены и окна.
— Мама, мы здесь будем жить?
— Здесь, детка, — тихо ответила мать и обратилась к стоявшему у ворот дворнику.
— Дайте, пожалуйста, ключ от квартиры, которую я наняла два дня тому назад.
— А! Это, должно быть, мансарда! — отозвался дворник и добавил: — Идите наверх, сейчас открою.
Пройдя квадратный дворик, с двух сторон огороженный глухой кирпичной стеной, а с двух — ветхими дровяными сараями, они стали подниматься по узкой, темной и грязной лестнице. Зося взяла девочку на руки и пошла вперед, а мать медленно следовала за ней.
Комната, которую им отпер дворник, была довольно просторная, но низкая и темная. Одно небольшое оконце, выходившее на крышу, освещало ее плохо, а скошенный потолок, казалось, давил на стены, пахнувшие сырой известкой, — они, видимо, недавно были побелены.
В углу, у грубо сложенной из кирпича печи, была и небольшая плита, а напротив, у стены, стояли шкафчик, койка, кушетка, обитая рваным ситцем, стол, покрашенный черной краской, и несколько стульев с соломенными сиденьями, местами продавленными и продранными.
Женщина в трауре остановилась на мгновение у порога, медленно обвела глазами это жилище и, шагнув вперед, села на кушетку.
Девочка подошла к матери и, неподвижная, бледная, осматривала комнату взглядом, в котором читался испуг и удивление.
Зося между тем отпустила извозчика, внесшего наверх два небольших чемодана, и занялась разборкой вещей.
Вещей было немного, и она быстро управилась с этим делом. Не снимая пальто и шляпки, она уложила в один из чемоданов несколько детских платьиц и немного белья, а второй, пустой, поставила в углу. Потом застлала кровать шерстяным одеялом, положила на нее две подушки, завесила окошко белой занавеской, поставила в шкаф несколько тарелок и кастрюль, глиняный кувшин для воды, такой же таз, медный подсвечник и маленький самоварчик. Сделав все это, она достала из-за печки вязанку дров и развела под плитой веселый огонь.
— Ну вот, — сказала она, наконец, вставая и повернув разрумяненное огнем лицо к неподвижно сидевшей женщине, — я затопила, сейчас тут станет и теплее и светлее. Дрова за печкой, пани. Недели на две вам хватит. Платье и белье в чемодане, а посуда кухонная и столовая — в шкафу. Подсвечник со свечой я тоже поставила в шкаф.
Добрая девушка старалась говорить все это веселым тоном, но улыбка сбежала с ее губ, на глаза навертывались слезы.
— А теперь, — промолвила она тише, сжав руки, — теперь, моя дорогая пани, мне надо идти!
Женщина в трауре подняла голову.
— Да, тебе пора, пора, Зося. — Она взглянула в окно: — Уже начинает смеркаться… тебе страшно будет идти по городу вечером.
— Нет, не в том дело, дорогая пани! — воскликнула девушка. — Для вас я бы в самую темную ночь пошла на край света… Но… мои новые хозяева уезжают из Варшавы завтра рано утром и велели мне прийти до темноты. Мне надо поторопиться, потому что я им нужна еще сегодня…