– Никаких но! – решительно отрубил рукой Костя. – Хочется, значит, поедем. Хотите завтра? Или лучше послезавтра… Да, послезавтра!
Алексей улыбнулся пламени свечи.
– Хорошее это дело, – ответил он медленно. – Но, знаете, у меня никаких почти документов нет и денег…
– А у меня, думаете, и то и другое? На кой они нам?.. Денег возьмем у Аркадия, а остальное – это все пойдет как по маслу. Ну, по рукам?
Они потряслись рука об руку и выпили налитые стопки.
На другой день в шесть вечера они отправился к Софье. Еще за два квартала опять поразил и взволновал его этот коричневый с ясными белыми рамами дом среди садов, – черных, сквозных, высоких, – забрезжила и заныла отвага предчувствий завтрашней дороги…
– Барышни Лагутовы дома? – спросил он на крыльце в щель двери на цепочке.
– Кто? – переспросила хрипло в надвинутом на лоб платке девочка-подгорничная.
– Софья Григорьевна и Нина Григорьевна, – пояснил он.
– Софьи Григорьевны нету, Нина Григорьевна дома, – ответила девочка.
Он разделся в старинной домовой передней с сундуками в коврах, с большими широкими вешалками, на которых развесились точно сплошь салопы и бурнусы; девочка, утираясь, уставилась на его шпоры, на вислые бриджи. Оправившись, вытерев слезы на больном после контузии глазу, он прошел по коридору и постучал.
– Войдите, да, – ответил голос Нины – и он вошел.
Нина встала тотчас навстречу. Она была в синей матроске, смугло-румяная, с косой.
– Наконец-то! Как вам не стыдно, – заговорила голосом таким же низким. – А мы думали, что вы давно уехали. Знаете, гадали на вас, и вам все выходят дороги.
– Это похоже на правду, – ответил он, сморкаясь. – Я уезжаю завтра.
– Куда? – спросила Нина, останавливаясь.
– Во Владивосток!
– Час от часу не легче! – воскликнула она. – Ты слышишь, Лелька?
– Слышу. Но он так и не намерен со мной здороваться, – ответил голос Лели Щербининой.
Алексей обернулся и увидел Лелю на диване. Он подошел потрясти худую ее мягкую руку и уселся рядом.
– Нет, это серьезно, Алеша? – заговорила Нина, перестилая скатерть на круглом столе. – Неужели ли вы действительно едете во Владивосток?..
– Да, действительно еду… Может быть, дальше, – в Японию, в Америку, – ответил он, вынимая папиросницу.
– Вот вам пепельница, – подошла Нина. – Знаешь, права Соня, называла его мятущейся душой!.. Ну что вы забыли в Японии?
– Ах, оставь его, пожалуйста, – возразила Леля. – Когда же Алеша Штраус был без позы?.. Пусть развлекается…
Он посмотрел на нее.
– А вы все зябнете? – спросил он.
– Ну да, – ответила она, показываясь опять слабогрудым длинным подростком с точно заплаканными глазами капризницы.
Нина принесла чайники и стала готовить чай.
– Я буду вашей кельнершей, – объяснила она. – Ты, Лелечка, пей с вареньем, а Алеша будет пить с сахаром. Или вы, Алеша, тоже хотите с вареньем с малиной?
– Мне все равно, – ответил он. – Может быть, вы нальете мне ту, голубую?..
– Конечно, голубую.
– Да, – наконец решил он, принимая чашку. – А где же у вас самая старшая?
– Самая старшая? – уселась Нина в кресле. – Она на службе. Она теперь у нас все время на службе.
– А где? – спросил Алексей, прихлебывая спокойно чай.
– В приюте. А я в кооперативе. А Леля на железной дороге.
– А домой когда, Ниночка?
– Домой? Когда-нибудь! Все равно сейчас не спишешься и не съедешься. Мы уже писали, писали…
В этой комнате с коричневыми кроватями в глухих спинках с белыми покрывалами, в пучке колосьев на зеленых, будто шагреневых, обоях в фотографиях, была отрадная бодрость, прежнее равновесие. Густело, пропадало за окнами. Нина зажгла в канделябре две свечи; уже совершенно освоившись, потолковав бурно с Лелей, Алексей вышел в переднюю, вынося Лелину шубу, и столкнулся у вешалок с Софьей.
– Здравствуйте, Алеша, – ответила она, ласково блестя глазами. – Наконец-то! Мы уже уверились, что вы окончательно… – она прошла в комнату, – окончательно не хотите нас знать, – она положила на стол перчатки и сняла шляпу. – Вам нисколько не стыдно?
– Да знаешь, что он нам сообщил? – ответила ей Нина. – Что он завтра уезжает во Владивосток.
Она обернулась. Ее лицо, тоньше, определеннее Нининого, чем-то похожее на икону, озабоченное, взглянуло…
– Мятущаяся душа! – вздохнула она. – Всегдашний Алеша!.. Ну, чай-то вы пили, господин корнет?
– Уже пили, – ответила Нина, – тут и есть, но холодный. Я сейчас принесу тебе.
– Будь добра, Ниночка, – попросила она и уселась в кресло. – Вид у вас лучше… Где вы пропадали? Уезжали?