– Нет, хозяин, я достану его, – слышится наконец почти спокойный голос, – дерево прочное, – и он положил руку на толстый сухой сук.
Признаюсь, вслед за дальнейшими движениями Жоржа, у меня началось неприятное переживание. Какое-то обмиранье, холод испытал я, когда на сук выползло во весь рост, четко определяясь в безоблачном разверстом зное, тело Жоржа.
Я чихнул. И этот звук совпал с громким вздохом, нечто колыхнулось там, в верху платана!
Жорж пал, как тяжкий куль, вместе с обломком сука. Котенка не было. (Котенок, как говорил мне потом Симон, был все же в руке Жоржа. Он скакнул аршина на два и умчался, хвост трубою, в сад.)
Жорж приподнялся на руке. Лицо его как бы потеряло свой крепкий загар, глаза были хмельны, с тяжелыми веками. В тишине, в неподвижности изумления и ужаса, он пытается поднять другую руку, – указательный палец ее отставлен, – но силы оставляют его. Он содрогнулся, как в припадке рвоты, и что-то удержал во рту; щеки его надулись. Он упал на бок, протянутая рука, пальцы ее, зацарапали землю, кровь хлынула у него изо рта, засочилась из ноздрей. Нежными и счастливыми стали его невидящие глаза. Он всхлипнул и вытянулся.
Тут послышались крики и рыдания, а Симон сказал надо мною:
– Закрой ему глаза.
Пепел*
Я очень зяб в этот вечер. В трубу камина столь яростно завывало-дуло, что мне из-за искр приходилось сидеть на два шага от решетки. Я был в шерстяных чулках, ноги мои стояли на высокой скамейке, – и все-таки я замирал от озноба, несмотря на мехом подбитый плащ, которым я прикрылся по настоянию Луки.
Пылкое освещение камина и замирающих свечей отражалось на раскрытых страницах, на моих высоких коленах… Латинские слова начинали казаться греческими, – глаза мои устали. Я откинулся на спинку кресла, зажмурился, слушая бурю.
Вошел осторожно Лука. Не открывая глаз, я попросил его принести мне воды. Мое спокойное одиночество, мысли о латинских поэтах продолжались. Лука принес мне цыпленка и белого вина. Испытывая голод озябшего, я уже приготовился начать ужин, как Лука доложил о приходе старика Беппо, дворецкого моего дорогого друга Виженто.
– Что случилось, Беппо? – спросил я, так как лицо старика являло вдохновенье тревогой.
– Ужас, – ответил он коротко и, шагнув, приостановился. – Простите, сеньор, что я не целую вашу руку: очень возможно, что и я заражен. Ужасное, сеньор! Ваш друг, а мой добрый господин, заболел черной болезнью.
– Что ты говоришь? – поразился я, и книга, не задержанная моими руками, соскользнула с колен на ковры.
– Увы! Это определилось еще с утра. И теперь даже слепой, слыша ужасный кашель, перестанет сомневаться. Это ужасно, сеньор! – и старик издал птичий возглас рыданья.
Я прижал кулаки к горячим щекам, погрузился в кресло. Я слышал звоны пульсов. Пламя в очаге камина ярко вздувалось и осыпало искрами.
– Хорошо, – ответил я, убирая ноги со скамейки. – Я пойду с тобой, Беппо!
– Погода, сеньор. – начал было Лука, но я перебил его:
– Оставь! – и взял с соседнего кресла меховые перчатки.
Лука молча подал мне шляпу и трость – подарок Виженто.
Беппо молчал в это время:
– Я не звал вас, дорогой сеньор! И Лука прав, упоминая о погоде, – на улице так скверно, сеньор! И мой больной господин не наказывал передать приглашение.
Но я, делая вид, что не слышу, молча заканчивал сборы. И, твердо ступая, вышел из комнаты.
Буря на улице тотчас сделала нас почти невесомыми. Стояла темень новолуния. Неаполь точно вымер в эту августовскую ночь. Фонарь Беппо – он пошел особняком – вскоре задуло, но фонарь Луки бережно освещал мне дорогу. Крепко прижимая к лицу три надушенных платка, дыша в них, я шел, пожалуй, без боязни. Мне одного не хотелось: чтобы вихрь обнажил мою голову, напылил, спутал мои длинные волосы… Мы были благополучны в нашем пути – правда, он не был продолжительным. И лишь однажды я вздрогнул от стона в темной нише дома, который мне с детства казался особенно счастливым.
Наконец, мы дошли. Продолжая дышать духами своих кружевных платков, я начал подниматься по знакомой лестнице, не чувствуя себя ни спокойным, ни удовлетворенным.
Там, в той комнате, было достаточно светло. Виженто!.. Его длинная фигура сидела спиной к камину в кресле без спинки.
– А, вы пришли! – послышался дорогой мне голос, будто забытый мною. – Но не ступайте дальше, мой добрый друг! Нет, не стоит!..
– Что с вами? – сказал я очень громко и, как мне казалось, бодро.