Молчание. Все сидят надувшись.
Да вы у меня и Машутку-то вот избаловали совсем.
Антип Антипыч. А что, Маша, хочешь, я тебе жениха найду?
Степанида Трофимовна. Давно бы тебе пора хватиться-то: ты, кажется, и забыл, что у тебя сестра девка на возрасте.
Марья Антиповна. Что вы, маменька! всё «на возрасте да на возрасте!» Мне ведь не бог знает сколько.
Степанида Трофимовна. Полно модничать-то, сударыня! Я по четырнадцатому году замуж шла; а тебе ведь — стыдно при людях сказать — двадцать лет.
Антип Антипыч. Хочешь, Маша, Косолапова посватаю?
Марья Антиповна. Ах, братец, да от него и в мясоед всегда луком пахнет, а в пост-то так просто ужасть.
Антип Антипыч. Ну, Перепяткина: чем не жених? (Смеется.)
Марья Антиповна. Да вы, братец, это нарочно мне все уродов навязываете.
Антип Антипыч. Что ж. Ничего. Хорошие женихи, Маша, хорошие! (Смеется.) Важные женихи!
Марья Антиповна. Да вы это все насмех! (Чуть не плачет.)
Степанида Трофимовна. Да ты полно зубы-то скалить! Я дело говорю, Антип Антипыч! Что балясничать-то! А ты, сударыня, не бойся; женихи найдутся, любова выбирай: ты у нас ведь не голь саратовская, невеста с приданым. Только за благородного не отдам… ты и не думай, и не воображай себе.
Антип Антипыч. Уж будто, матушка, промежду благородных-то и путных нет совсем. Нет, что ж, бывают. (Смеется.)
Степанида Трофимовна. Как, батюшка, не быть: во всяком сословии есть. Да уж всякому свое. Отцы-то наши не хуже нас были, да в дворяне не лезли.
Антип Антипыч. Что же, отчего за благородного не отдать? Ничего. Можно. Что за важность!
Степанида Трофимовна. Эх, голубчик! хороший-то, который постепеннее, не возьмет: тому надо мало-мало сотню тысяч, а то две, либо три; ну, а другие, так хоть бы их и не было совсем. Только что чванится собой да благородством своим похваляется: «я-де благородный, а вы мужики»; а сам-то ведь голь какая-нибудь, так, выжига, прости господи! Знаю я их. Вот Лопатиха за благородного отдала, не спросись добрых-то людей. А я еще тогда самой-то говорила: «Эх, Максимовна, не садись, мол, не в свои сани: вспомянешь ты меня, да поздно будет». Так что ж? — «Я, говорит, детищу своему не враг; хочу, говорит, как всё к лучшему; все-таки, говорит, благородный, а не купец; может и дослужиться, и в чины произойти». Да вот теперь, хвать-похвать, ан дыра в горсти. И близко локоть-то, да не укусишь. Деньжонки-то, что дали, которые пропил, которые в картишки проиграл, сердешный! (издыхает.) Я и на свадьбе-то была: банкет такой сделали, упаси господи! Покажите, говорю, жениха-то. Что ж, сударь ты мой, вот как теперь гляжу: маленький да гнусненький такой, да фрачишко-то на нем этот натянут короткохвостый, весь как облизанный. Да вертится, прости господи, как бес какой, на месте не посидит. И на жениха-то не похож; чужой человек и не узнает, ей-богу, не узнает. Только фалдочки трясутся. Тут же я и подумала: знать, мол, вы, сердешные, хуже-то не нашли!
Смеются все.
Да нечего и говорить: всякий знает. Ну, положим так: не все же пьяницы, попадается и трезвый человек… так он тебя табачищем одним из дома выкурит, либо — грешное дело — по постам скоромное лопает. (Плюет.) Фу ты, мерзость какая, прости господи!.. Так кто их знает, может, они по службе-то своей, у должности, и хорошие люди, дельные, да нам-то, сударь ты мой, дело неподходящее. То ли дело, Маша, купец-то хороший!
Антип Антипыч. Знаешь ли, Маша, гладкий да румяный вот как я. Уж и любить-то есть кого, не то что стракулист чахлый. Так ли, Маша, а?
Марья Антиповна. Да что вы, да я не знаю… (Потупляет глаза.)
Антип Антипыч. Пора не знать! Ну, вот Матрена Савишна знает… Правду я говорю, Матрена Савишна, ведь купец лучше, а?
Матрена Савишна. Уж ты наладишь одно и то же!
Степанида Трофимовна. Что ж, Маша, известное дело: уж и приласкать есть кого.
Марья Антиповна. Ах, маменька! Да что вы, ей-богу! Я уйду. Пойдемте, сестрица. (Убегает, за ней Матрена Савишна.)
Антип Антипыч. Так-с. Да уж ведь не отбегаешься.
Степанида Трофимовна. Стыдно стало, Антипушка: дело девичье.
Антип Антипыч. Что ж! и за купца можно. Отчего не отдать? Дело хорошее!
Степанида Трофимовна (подвигается и говорит вполголоса). А вот. Антипушка, мне кума Терентьевна сказывала, Парамон Ферапонтыч жениться задумал, невесту ищет. Вот упускать-то, Антипушка, не надо. Что ж, признаться сказать, он хоть и старенек, и вдовый, да денег-то, Антипушка, больно много — куры не клюют. Ну, да и человек-то степенный, набожный, примерный купец, в уважении.
Антип Антипыч. Только, матушка, уж больно плут.
Степанида Трофимовна. Ах, батюшки мои! Да чем же он плут, скажи, пожалуйста? Каждый праздник он в церковь ходит, да придет-то раньше всех; посты держит; великим постом и чаю не пьет с сахаром — все с медом либо с изюмом. Так-то, голубчик! Не то, что ты. А если и обманет кого, так что за беда! не он первый, не он последний; человек коммерческий. Тем, Антипушка, и торговля-то держится. Не помимо пословица-то говорится: «не обмануть — не продать».
Антип Антипыч. Что говорить! Отчего не надуть приятеля, коли рука подойдет. Ничего. Можно. Да уж, матушка, ведь иногда и совесть зазрит. (Чешет затылок.) Право слово! И смертный час вспомнишь. (Молчание.) Я и сам, коли где трафится, так не хуже его мину-то подведу. Да ведь я и скажу потом: вот, мол, я тебя так и так, помазал маненько. Вот в прошлом году Савву Саввича при расчете рубликов на пятьсот поддел. Да ведь я после сказал ему: вот, мол, Савва Саввич, промигал ты полтысячки, да уж теперь, брат, поздно, говорю, а ты, мол, не зевай. Посердился немножко, да и опять приятели. Что за важность!.. Да недавно немца Карла Иваныча рубликов на триста погрел. Вот смеху было! Матрена Савишна тряпья разного у него из магазину забирала, а он мне счетец и выписал тысячи в две.
Степанида Трофимовна. Что ты говоришь! какова!
Антип Антипыч. Что ж! Ничего. Пусть щеголяет! А вот я думаю: неужли, мол, немцу все деньги отдать. Как же, мол, не так! нет-с, жирно будет. Вот и не додал ему рублей триста с небольшим. Остальные, говорю, мусье, после. Хорошо, говорит, хорошо, как путный. Да потом, сударыня ты моя, и начал он приставать. Как встретится, так только и слов у него: а что ж деньги? Надоел до смерти. Как-то под сердитую руку подвернулся этот немец. Что ж, говорит, деньги? Какие, говорю, деньги? я тебе, брат, отдал давно, и отстань ты от меня, христа-ради. Вот и взбеленился мой немец. Это, говорит, купцу нехорошо; это, говорит, фальшь; у меня, говорит, в книге записано. А я говорю: да ты чорт знает что там в книге-то напишешь — тебе все и плати! Так, говорит, русский купец делает, немец никогда; я, говорит, в суд пойду. Вот и толкуй с ним, словно больной с подлекарем! (Смеются.) Поди, я говорю, — немного возьмешь! Потащил в суд. Что ж, матушка! ведь отперся, право, отперся. Говорю: знать не знаю, я ему заплатил. Что ж такое, что за важность!.. Уж что с этим немцем смеху было — беда! Так и таращится: это, говорит, бесчестно! А я ему после-то и говорю: я бы тебе и отдал, Карл Иваныч, да деньги, говорю, брат, нужны. Наши-то рядские животики надорвали со смеху. (Смеются.) А то все ему и отдать? да за что это? Нет, уж опосля честь будет. Они там ломят цену, какую хотят, а им сдуру-то и верят. И в другой раз то же сделаю, коли векселя не возьмет. Так я, матушка, вот как. А Ширялов-то — да это словно жид какой: отца родного обманет. Право! Так вот в глаза и смотрит всякому. А ведь святошей прикидывается.