Выбрать главу

Чем ниже падает иной человек, тем больше любит он поговорить о принципах, морали и долге. И Владимир Токарев создает в свое оправдание целые теории: революционность, мол, – дело чисто физиологическое. Революция – удел молодых. В двадцать лет «кровь кипит», «хочется подвигов», «грозы», «самоотверженной деятельности». Но когда, как Токареву, переваливает за тридцать, «крылья высыхают и обваливаются, и сам человек ссыхается». А дальше герой впадает просто в мистику. С возрастом, дескать, не только блекнут революционные заветы, с возрастом человек понимает, что он игрушка в руках «невидимого», которое «переселилось внутрь его, в его мозг, в сердце и кровь…» Человек чувствует, «как сам он беспомощен, как над ним стоят какие-то силы, перед которыми он раб…» Но и эти, столь сложные теоретические построения не могут убедить даже самого Токарева. Ему остается только признать, что он «обыкновенный, маленький человек», ему «судьбою предназначено одно: жить смирно и тихо, никуда не суясь, не имея никаких серьезных жизненных задач, – жить, как живут все кругом: так или иначе зарабатывать деньги, клясть труд», которым живет, «плодить детей и играть по вечерам в винт». Он возмущается, когда от него требуют «либо все, либо ничего»: «нужно быть глубоко благодарным просто за что-нибудь». Существование под флагом «ни герой, ни подлец» приводит Токарева к душевному опустошению, к попытке самоубийства. Но ведь он уже научился все поворачивать «на оправдание своей заплывающей жиром души». Какое уж тут самоубийство!

Основной удар в повести пришелся по откровенному ренегатству «экономистов», по обывательскому благоразумию либералов. Однако картина эпохи, нарисованная писателем, куда шире: он дал исторически точную характеристику разнообразным настроениям и веяниям в среде интеллигентской молодежи накануне революции 1905 года. В. Вересаев менее суров к тем, кто искренне обеспокоен сегодняшним и завтрашним днем страны, но плутает в потемках и не знает, к чему приложить свои силы. Эти люди не будят ненависти, напротив, вызывают сочувствие, но и они в жизни лишние, а потому приговорены ею к гибели.

Всю себя отдает больным фельдшерица Варвара Васильевна, и работает она не за страх, а за совесть, с негодованием отвергает благодарность земского собрания: «Я работаю вовсе не для вашего земского собрания…». Но во имя чего она работает и живет, Варвара Васильевна и сама не знает. Была минута, когда «показалось… что что-то есть», почудился просветляющий душу «революционный прилив». «Но это оказалось миражем». Ни «малые дела», ни рассуждения о могучей стихийности, будто бы способной увлечь человека на подвиги, не дают успокоения. «Нет ничего, что действительно, серьезно бы захватывало, во что готова бы вложить всю душу». И Варвара Васильевна убивает себя: намеренно заражается сапом. Смерть ей кажется лучшим выходом из того тупика, в который она зашла.

Духовно сломлен и другой герой повести – Сергей. Он постоянный оппонент Токарева в спорах, но и он банкрот. Его возмущает ренегатство бывшего революционера, но сам пойти дальше анархического протеста или рассуждений вроде – «нужно, чтоб вокруг ключом била живая общественность, чтоб жизнь целиком захватывала душу, чтоб эта жизнь была велика и сильна, полна борьбы и света…», – дальше этих фраз он пойти не умеет, перейти от рассуждений к делу неспособен.

В. Вересаев не сомневался: Токаревы, Сергеи, Варвары Васильевны и им подобные остаются или останутся позади, уже народились люди, которые твердым шагом идут в будущее. Такова Таня Токарева. Эта девушка из интеллигенции стала «пролетарием до мозга костей», «никакие условности для нее не писаны, ничем она не связана». «С нею можно было говорить только о революции, все остальное ей было скучно, чуждо и представлялось пустяками». Владимир Токарев хотел ладить со всеми – и с умиротворенными либералами и с бурлящей молодежью. Варвара Васильевна «всем, даже самым чуждым ей по складу людям, умела внушить к себе мягкую любовь и уважение»; Таня, как истая революционерка, «возбуждала к себе в людях либо резко враждебное, либо уже горячо сочувственное, почти восторженное отношение». Токарев думал, как бы уютнее устроиться, Варвара Васильевна любила людей и по мере своих сил стремилась облегчить каждому его участь. Таня шла r бой.

Бой этот изображается писателем в аллегорической сцене грозы. По-другому писать о революции тогда было нельзя: свирепствовала царская цензура. Но в форме иносказательной В. Вересаев сумел быть достаточно ясным. Когда двинулись с юга тучи, засверкала молния и послышалось «глухое ворчание грома», раскололась интеллигенция. «Я… устал, присядем», – заявил Токарев. «Ну, что ж, присядем», – согласилась Варвара Васильевна. «И все сели». Только неугомонная Таня пыталась расшевелить «ползучих людей», боящихся «промочить ноги»: «Вперед, господа, вперед!» И, увлекая за собой Шеметова и Сергея, Таня пошла «по дороге навстречу ветру». «Я хочу идти полным шагом, и плевать мне на все и на всех. Кто отстанет, – догоняй…»