Истинное братство встречалось лишь среди солдат. Готов рисковать собой Алешка, спасая раненого товарища. И делает он это просто, как само собой разумеющееся ведь солдат солдату – брат («Издали»). Прошла горячка боя, и заботливыми друзьями выглядят солдаты, японец и русский, – еще недавно шедшие друг на друга, чтобы убивать («Враги»).
М. Горький был прав: события русско-японской войны нашли в В. Вересаеве «трезвого, честного свидетеля» Об этой, по словам В. И. Ленина, «глупой и преступной колониальной авантюре» – войне в русской литературе написано довольно много. Только в одних сборниках «Знание», где печатались записки В. Вересаева, увидели свет и «Красный смех» Л. Андреева, и «Путь» Л. Сулержицкого, и «Отступление» Г. Эрастова. Авторы этих произведений с гневом писали о бессмысленности и ужасах бойни, устроенной царским правительством на полях Маньчжурии, но лишь В. Вересаев увидел в бесславной для России войне свидетельство краха всей самодержавно-крепостнической системы-. Записки «На японской войне» явились великолепным подтверждением мысли В. И. Ленина о том, что «не русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению». «Поразительно прекрасный в своем беззаветном мужестве, в железной выносливости» русский солдат не мог принести новой славы русскому оружию.
Больше того В. Вересаев с удовлетворением отмечает бурный рост самосознания народа, который начинает понимать, что его главные враги – совсем не японцы, а правители страны: «Они вели на борьбу с врагом, а сами были для всех самыми чуждыми, самыми ненавистными врагами». Среди солдат только и разговоров, что о скорейшем объявлении «замирания». Вызревала глухая ненависть к «продавшим Россию», зрел протест: шли «страшные… расправы солдат с офицерами», с жадностью ловились слухи о «великой октябрьской забастовке», «о волнениях в России… о громадных демонстрациях». Солдаты уже чувствовали себя их участниками. «Дай мы приедем, то ли еще будет!» – откровенно заявляли они. Писатель целиком в согласии с настроениями народа, одетого в шинели, констатирует, что истинное поле для «подвига и самопожертвования» не здесь, в Маньчжурии, а «внутри России – на работе революционной». А дорога домой, по местам, где к власти пришли стачечные комитеты, его окончательно в этом убеждает.
В последних главах записок В. Вересаев рассказал, как разительно отличались два мира: старый мир бюрократического равнодушия к человеку и мир новый, мир «светлой свободы». В районах, где действовали стачечные комитеты, «сильные не принуждением, а всеобщим признанием», за короткий срок был наведен порядок на железной дороге, быстро менялся общий стиль жизни. Преображались люди. Беглые портретные зарисовки людей, «до краев» полных «тем неожиданно новым и светлым», что раскрывалось перед ними в последние месяцы, удивительно похожи – и не случайно. Поражали «ясные молодые глаза» мелкого железнодорожного служащего, «хорошие, ясные глаза» проводника, и даже, глядя на старика, казалось, «будто живою водою вспрыснуло его ссохшуюся, старческую душу, она горела молодым, восторженным пламенем, и этот пламень неудержимо рвался наружу». Да, это были люди совсем «из другой породы, чем два года назад» – им вернула молодость резолюция.
Но стоило эшелону, в котором ехал В. Вересаев, попасть в районы, где распоряжалось военное командование, как начиналась знакомая «бестолочь», хамское отношение к человеку. В образе Балуева из повести «На повороте» В. Вересаев намечал основные психологические качества передового рабочего; в записках «На японской войне» он показал те практические революционные дела, которые совершали Балуевы. Однако оба эти плана в изображении нового героя – психологический облик и революционное дело – пока не совместились в едином образе, хотя писатель и очень близок был к этому.
А здесь, на родине, захваченный всенародным подъемом, В. Вересаев задумывает большую вещь. Он принимается за повесть о 1905 годе.
Писатель направляет своих героев в самую гущу событий: набрасывает сцены митингов, политических собраний, баррикадных боев, черносотенных погромов, – именно тут начинало разворачиваться действие. В. Вересаев собирался изобразить борьбу партий и политических направлений. Эсеры «влиянием не пользовались», – замечает он. Тщетно стремились завоевать популярность среди рабочих и кадеты. Их оратор говорил звонко и с фальшивым пафосом: «Помните, что на нас смотрит история… Мы решаем судьбу России». Рабочие в ответ «толпою повалили к выходу, крича: „Долой! Долой!“ Рабочие стоят за социал-демократов», удовлетворенно констатирует писатель.