Центральным героем повести, насколько можно судить по черновым записям должна была стать та самая Таня, что рвалась к революционному делу еще в 1901 году, в повести «На повороте». Она духовно выросла и возмужала, она стала истой революционеркой, возглавляла отряды вооруженных рабочих-дружинников. Черносотенцы так и называли дружину – «Танькино войско». Плечом к плечу с Таней первый план повести заняли образы восставших пролетариев, ничего подобного никогда ранее не бы по в рассказах и повестях В. Вересаева. Здесь появлялся и старый рабочий, который «потерял веру в бога 9 января, когда на его глазах пули забили по иконам, когда затем повалились трупы и полилась по улицам кровь»; здесь появлялся и другой рабочий – он привык молчаливо сидеть в уголке; этот рабочий «с косым взглядом исподлобья», «глухим голосом» в дни 1905 года вдруг вырос в «могучего трибуна, владевшего толпою, как рабом», «его имя было на устах всего города». И еще один – «приговоренный к расстрелянию» рабочий, который, «прощаясь с сыном», сказал пророческие слова: «Ну, что ж, мне не удалось, может быть, удастся тебе».
Словом, русская литература могла получить вещь крупную, насквозь проникнутую революционным духом. Но В. Вересаев оставляет повесть о 1905 годе и пишет другую повесть – «К жизни» (1908).
Поиски писателем нового «смысла жизни» целиком связаны с ее главным героем Константином Чердынцевым, от лица которого ведется рассказ. Вначале он еще предстает человеком, искренне увлеченным массовым пролетарским движением, – выступает на митингах, пишет воззвания. Но «настроение неудержимо падает. Ничего не добившись, завод за заводом становится на работу». Гас революционный пламень в стране, и сдавал позиции В. Вересаев, капитулировал его герой. Поражение 1905 года воспринималось писателем как «вырождение революции», как доказательство тщетности надежд на достижение с ее помощью заветного общества людей-братьев.
«Согнулись спины, потухли глаза. В темноте сонно и уныло, как невыспавшиеся рабы, ноют гудки. И идут в холоде угрюмые вереницы серых людей». Перед Чердынцевым во весь рост встал вопрос: в чем же, наконец, сущность жизни? В революции? Нет. «Так ничтожна суетня кругом»; «…мне стыдно за это… стыдно за все мелкие, без корней в душе ответы, которыми я до сих пор жил…» В служении каким-то иным высоким идеалам? Тоже нет. Константин Чердынцев приходит к выводу, что поведением, жизнью людей правит некое иррациональное начало – «хозяин», каждым человеком – свой, и каждый бессилен перед ним Люди неспособны подчинить свою жизнь борьбе за какие-либо идеи, ибо не вольны в своих поступках. А потому Чердынцеву на какой-то момент показалась убедительной затхлая философия обывателя. «Жизнь оправдывается только настоящим, а не будущим». Герой попадал в объятия нового противоречия, ставшего источником еще больших душевных мук: разве можно найти счастье в настоящем, коль скоро оно лишено надежд, мысли, одухотворенности?! И Чердынцев закономерно доходит до крайних пределов отчаяния: «…все-таки лучший выход взять всем людям да умереть. Настоящее решение всей жизненной чепухи – смерть и только смерть…»
Проведя героя через увлечения революцией, мещанским идеалом сытого довольства настоящим, декадентством и горячо оспаривая и то, и другое, и третье, В. Вересаев во второй части повести заставляет Чердынцева обрести истинный, по мнению писателя, смысл жизни. В близости к крестьянскому труду, связанному с «матушкой-землей», в постоянном общении с вечно юной природой подлинное счастье человека. Эта теория «живой жизни» сильно отдавала толстовством.
Отказ от заветов революции 1905 года широко распространился тогда в неустойчивой среде интеллигенции. Но такой крутой поворот именно в творчестве В. Вересаева многих поразил. Однако стоило внимательнее приглядеться к его творчеству, как стало бы ясно: причины появления «живой жизни» имеют длинную и вполне логичную историю. Марксизм для него был все-таки только средством, а не мировоззрением. Писатель беспредельно и самоотверженно оставался верен отвлеченно демократическому идеалу союза людей-братьев. А средства? Средства в конце концов могли быть разные. Поскольку воплощение в жизнь этого идеала одно время как будто приближало народничество, В. Вересаев шел с народниками; поскольку потом на смену народникам пришли марксисты, В. Вересаев, не щадя себя, отдал свои силы марксизму, – не больше, но. будучи поборником пролетарской революции, он тем не менее порой смешивал подлинный, революционный марксизм с мнимым, «легальным»: в его воспоминаниях и «Записях для себя» новое философское учение нередко отождествлялось с социально-политическими воззрениями П. Струве и М. Туган-Барановского.