Изображение человека, когда главным в его характеристике становится мировоззрение, влечет за собой целый ряд своеобразных стилевых особенностей. В. Вересаев отказывается от любовной интриги, а ведь чаще всего основные персонажи его повестей и рассказов – молодежь. Все внимание сосредоточено на идейных исканиях героев Излюбленная форма вересаевского повествования – диалог, жаркий спор героев о жизни, о политике, о проблемах социально-экономических.
Итак, В. Вересаев окончательно освободился от надежд на те тропинки к правде, которые предлагали народники, он показал своей повестью, что тропинки эти на поверку вовсе и не тропинки, а тупики. О марксистах в повести ни слова, но много лет спустя В. Вересаев говорил, что во время работы над «Без дороги» он «ненавидел марксистов» Что же исповедовал писатель?
В. Вересаев высмеял программу действий Гаврилова, высмеял предлагаемый им путь морального усовершенствования общества, но сама идея общества людей-братьев, так настойчиво проповедуемая Гавриловым, писателю по-прежнему дорога. Страницы дневника В. Вересаева полны горечи оттого, что критика упорно не хотела замечать этой его заветной мысли, зато отзыв безвестного автора в журнале «Русская мысль» (1895, № 10) вызвал истинное ликование. А «Русская мысль» писала следующее: «Герой повести г. Вересаева – весь любовь к людям. Он любит не только народ (эта любовь довольно абстрактная); он любит всех Иванов, Павлов, составляющих народ, любит своих больных, с невежеством которых борется, любит даже тех, которые его убивают. Он просто любит человека со всеми его достоинствами и недостатками, со всеми его высотами и низменностями». Отзыв этот В. Вересаев переписывает в свой дневник как первую глубокую и точную оценку повести «Без дороги». А от себя добавляет: «Сколько счастья дала мне судьба в эти последние месяцы, – и в заключение еще это! Самою заветною и затаенною мечтою моею было когда-нибудь заслужить такой отзыв, – ведь в этом вся суть, все счастье! Сегодня весь день у меня глупые слезы подступают к глазам и хочется плакать» (20 октября 1 895 года). И неспроста же «проповедник-фанатик» Гаврилов, чья программа «карикатурно убога», кажется человеком «из другого мира, далекого и светлого», неспроста же Наташа считает, что «он лучше всех», а Чеканов чувствует себя рядом с ним просто «мелким и жалким».
Конечная цель, к которой В. Вересаев звал людей, осталась прежней, но все предлагавшиеся русской действительностью в начале 90-х годов средства изменения жизни были категорически отвергнуты писателем. В этом смысле он тоже остался «без дороги». Вслед за Чекановым он мог бы воскликнуть: «Я не знаю! – в этом вся мука». «Истина, истина, где же ты?..» – фраза из дневника стала мрачным вопросом жизни В. Вересаева начала 90-х годов.
Этой мыслью он жил в Дерпте, эта мысль не оставляла его в Туле, куда он приехал практиковать после окончания Дерптского университета в 1894 году; с этой мыслью он отправился в том же году в Петербург, где устроился сверхштатным ординатором в Барачную больницу в память Боткина. В. Вересаеву необходимо было найти те реальные общественные силы, которые смогли бы претворить в жизнь его идеалы.
Еще в повести «Без дороги» он рассказал о деревенском парне Степане Бондареве, тянущемся к знанию, ставшем первым помощником Чеканова во время холерной эпидемии. В. Вересаев видел, что и в среде интеллигенции появляется молодежь, которую, как и Чеканова, не удовлетворяют «малые дела», ко которая верит, что истинная дорога есть, не отчаивается и упорно, страстно ищет эту дорогу. Такова Наташа. В финале именно Степан и Наташа стоят у постели умирающего Чеканова: за народом и передовой интеллигенцией будущее – большего автор пока сказать не умел, роли рабочего класса он тогда еще не понимал. О многом говорит одна деталь: когда в 1892 году В. Вересаев заведовал холерным бараком на юге России, лучшим его помощником был некий Степан Бараненко, он-то и явился прототипом образа Степана Бондарева. В жизни Степан был шахтером, в повести он стал «деревенским парнем». С крестьянством и интеллигенцией продолжает связывать мечты о завтрашнем дне писатель. И здесь, конечно, ниточка тянется к былым народническим убеждениям автора.
Но наиболее точные ответы на мучившие В. Вересаева вопросы дала опять-таки жизнь. «Летом 1896 года вспыхнула знаменитая июньская стачка ткачей, всех поразившая своею многочисленностью, выдержанностью и организованностью. Многих, кого не убеждала теория, убедила она, – меня в том числе», – писал он в автобиографии. – «Общественное настроение было теперь совсем другое, чем в 80-х годах. Пришли новые люди – бодрые и верящие. Отказавшись от надежд на крестьянство, они указывали на быстро растущую и организующую силу в виде фабричного рабочего, приветствовали капитализм, создающий условия для развития этой новой силы. Кипела подпольная работа, шла широкая агитация на заводах и фабриках, велись кружковые занятия с рабочими, яро дебатировались вопросы тактики». И ему, так страстно искавшему этих бодрых и верящих людей, «почуялась огромная прочная новая сила, уверенно выступающая на арену русской истории» В. Вересаев находится «в близких и разнообразных сношениях с рабочими и революционной молодежью», помогает агитационной работе ленинского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»: в больничной библиотеке, которой он заведовал, был устроен склад нелегальных изданий; в его квартире «происходили собрания руководящей головки» организации, печатались прокламации, в составлении их он сам принимал участие («Воспоминания»). Новое революционное учение становится для него «самым дорогим».