Вильям (руку на сердце.)
Свидетель бог, что я не понимаю,
Чего отец мой хочет от меня;
Я двадцать раз с моленьем и слезами
Сидел на мраморных плитах подъезда,
Но дверь родительского дома, всем
Раскрытая, не отворялась сыну…
Не я бежал от объясненья,
Я пламенно его хочу, но только
С отцом хочу я объясниться, –
Любовь служила б переходным мостом
Меж мной и им. Ведь то порыв был гнева,
Когда ужасное он слово произнес,
Он в нем раскаялся, я это знаю,
И кроткая любовь отца всплыла опять,
Как месяц из-за туч, в его душе.
А с вами мы друг друга не пòймем,
Мы говорим на разных языках,
И худо речь моя на ваши фразы
Высокопарные кладется,
И ваши убеждения без веры,
Самих себя обманы и натяжки
Я вряд пойму ли хорошо. Зачем
Сюда отец мой не пришел –
Он богом мне в судьи назначен!
Лорд Роберт (перебивая).
В доброжеланье нашем, стало, вы
Сомненье изъявляете, сэр Пен?
Вильям.
О, нет! Пилат зла не желал Христу,
Но он был человек холодный,
И на Голгофу прямо от него
Пошел Христос; он вымыл руки
И, верно, преспокойно спал ту ночь.
Доктор теологии.
Неведенье писания: землетрясенье было,
И, следственно, он спать не мог.
Вильям.
Хотел сказать я только, что в таких
Делах судей нет хуже, как людей холодных,
Таких, которых колебание земли одно
Из равнодушной косности выводит.
Лорд Роберт.
Скажите прямо и открыто, сэр,
Угодно вам ответ дать или нет?
Вильям.
Какой ответ, какое отреченье
Хотите вы? Ни вы, ни мой отец
Не знаете, в чем правила мои,
А требуете отреченья.
Да сверх того, какие б ни были они,
От убеждений сердца будто можно,
Как от наследства, отказаться?
Узнавши свет, во мрак возврата нет;
И если я скажу: «Не знаю света»,
Я обману отца, – вне воли то моей.
Как сделать то, чтоб я не знал
Того, что знаю? От знания отречься?
(Докторам.)
Сообразите вы, ученые мужья;
Ну пусть еще б я, в силу убеждений,
В порок иль в беззаконье впал какое;
Все действия свои я помню очень –
Что ж в них преступного для вас?
Скажите, я готов держать ответ.
Доктор юриспруденции.
Поступок – следствие, причина – образ мыслей,
А в злом и вредном направлении его
Вас именно и обвиняют, сэр.
Законы той страны, в которой вы
Родилися, обязывают вас
Повиноваться им беспрекословно.
Вильям.
Когда б не подчинялся я законам,
Перед шерифом я б стоял, не перед вами.
Где ж право обвинять мой образ мыслей,
Когда он не привел меня к пороку?
Доктор юриспруденции.
То есть in facto, sed non in idea[168];
И Катилина Рима сжечь ведь не успел;
Однакож это не мешало Цицерону
Сказать свои «Катилинарии»
И казни требовать его.
Доктор теологии.
Напрасно говорите вы, сэр Пен,
Что исполняете закон; где ж это?
Церковные законы нарушаете
Вы явно словом и делами,
К соблазну верующих христиан.
Вильям (громко).
Я верую в святую троицу,
Отца и сына и святого духа.
Я верую в евангелье Христово
Как в дверь, отверстую к спасенью,
И тщусь, по мере сил и разуменья,
Святой Спасителев завет исполнить.
Доктор теологии.
Прекрасно, сэр, так для чего же вы
Покинули чистейшую Христову дщерь –
Святую и евангельскую церковь,
Молитвами которой Альбион цветет,
Возносится над всеми языками?
Вильям.
По самой той причине, по которой
Полвека вы тому назад отпали
От церкви римской, православной,
Апостольской, святой, как звали вы ее:
Вам коротка цепь показалась,
Легаты на которой вас держали;
А мне узка и ваша церковь стала,
Когда святое слово я прочел;
Узка уж потому, что молится
За Альбион она один, как ты
Сейчас сказал, а не за всех людей.
Довольно говорил я вашим языком,
Скажу своим, быть может, – бог велик, –
Иное слово западет вам в сердце,
Которое вы заживо в металле,
Как в урне или гробе, бережете
От света солнечных лучей;
А мимо проскользнут мои слова,
То прах я отрясу, как повелел он,
И помолюсь, чтоб удержал карающую руку,
Доколь раскроются глаза у вас.
Пятнадцать уж веков прошло,
Как мы окрещены водою,
Пора нам духом окреститься,
Пора пеленки снять – настало время
Млеко иною пищей заменить.
Прозябло слово и взошло в душах
Людей самоотверженных, избранных:
Они хотят не словом, а делами,
А жизнью быть Христовыми детьми.
Начало сделали вы сами,
Когда железную сломили руку
Вы пестуна того, который принял
Мир христианский из купели;
Он крепко пеленал ребенка,
Младенец вырос и порвал часть уз, –
Вы помогли ему освободиться.
Теперь его уж не скуете вновь.
Ему евангелье вы дали в руки,
И научился он плевелы отличать
От колоса пшеницы божьей.
Хотите вы напрасно свет загородить
Надутыми, без веры и любви, словами
От зорких глаз подросшего младенца.
Скажите сами откровенно лучше,
Не стыдно ль христианами вам зваться?
И не обман ли то позорный, низкий, –
С евангельем в руках теснить
Мильоны бедных, их, как машины,
Заставлять работать для себя,
Их жизни поглощать для прихотей своих,
Грозя голодной смертью и позором,
Коль смеют от земли взор оторвать
И устремить его в мир вышний, горний?!
С евангельем в руках идти перед
Полками кровожадных воев,
И именем Христа, который мир
Принес с небес, забвенье зла, обид,
Любовь – врагу, клянущему – привет,
Благословлять оружье смерти
И уверять, что сам Христос со стороны,
Которая зарежет больше братий?!
Личиной хитрою законности покрыли вы,
Насилье, рабство,
И, святотатства верх, – на слово божие
Вы оперли неправое созданье.
Хотите христианами вы быть,
Так исполняйте слово божье,
А нет, так всенародно, громогласно
Вы отрекитесь от него!