1-й умир.(ающий).
Я тебя прерву.
3-й умир.(ающий).
Что?
1-й умир.(ающий).
Прерву тебя.
3-й умир.(ающий).
Прерви меня.
1-й умир.(ающий).
Прервал тебя.
2-й умир.(ающий).
Я продолжаю.
3-й умир.(ающий).
В окопе на кровати я лежал
и Мопассана для себя читал,
и раздражался от желания
приласкать какую-нибудь пышную Маланию.
Хотелось мне какую-нибудь девушку помять
в присутствии моей довольно близкой смерти.
Мысли эти были плохи,
и в наказанье мне живот, поверьте,
кусали вши, чесали блохи.
Вдруг выбегает
деньщик Ермаков,
кричит выбегает,
торопится в Псков.
Вдруг приходит
дфебель Путята,
кричит и уходит
в одежде богатой.
И все рядовые,
вынув штыки,
идут городовые,
кричат пустяки.
Вся армия бежит,
она бежит как раз.
Оставлена Варшава
Рига, Минск и Павел Павлович Кавказ.
А вышел я на край реки,
держа в руке пустые пузырьки,
и с грустью озирал досадное поражение,
как быстро кончилось несчастное сражение.
И надо мной вертелся ангелок,
он чью-то душу в рай волок,
и мне шептал: и твой час близок,
тебе не спать с твоей невестой Лизой.
И выстрел вдруг раздался,
и грудь моя поколебалась.
Уж я лежал шатался,
и надо мной берёза улыбалась.
Я был и ранен и убит.
То было в тысячу девятьсот четырнадцатом году.
4-й умир.(ающий).
Да это верно. О времени надо думать так же
как о своей душе. Это верно.
2-й умир.(ающий).
Хочу рассказать вам историю своей смерти.
Я сидел в своей гостиной,
я сидел в своей пустынной,
я сидел в своей картинной,
я сидел в своей старинной,
я сидел в своей недлинной
за столом.
Я сидел за столом,
вовсе не махал веслом.
Я не складывал частей,
я сидел и ждал гостей
без костей.
Ко мне шли гости:
Мария Павловна Смирнова,
секретарь суда Грязнов,
старый, хмурый, толстый, вдовый,
и Зернов.
Генерал и генеральши,
юнкер Пальмов, гусар Борецкий,
круглый, что орех твой грецкий.
Дальше.
Вечер славно протекал,
как всегда в еде, в беседе.
За освобождение крестьян
вдруг разбушевался генерал,
он был смутьян.
— Крестьян освобождать не надо,
им свобода хуже ада,
им надо кашу, надо плеть.
— Нет их надо пожалеть,
сказал купец Вавилов,
довольно их судьба давила.
Вмиг завязался спор на час,
и всех развлёк и занял нас.
Вдруг на меня тоска напала,
я беспокойство ощутил,
с тоской взглянул на генерала
и на Вавилова взглянул.
Борецкий с дамами шутил,
трещал под ним некрепкий стул.
Я к зеркалу направился в досаде.
Казалось мне, за мной шагает кто-то сзади,
и в зеркало я увидал Скворцова,
он умер восемь лет назад.
Его глаза полуприкрыты,
и щеки синие небриты,
и мертвый и дурацкий взгляд
манил меня выйти из столовой,
он мне шептал: ты слаб и стар,
тут меня хватил третий апоплексический удар.
Я умер.
Это было в тысячу восемьсот пятьдесят восьмом году.
1-й умир.(ающий).
Да покойники, мы пьём из невесёлой чаши,
нам не сладки воспоминанья наши.
Я также был когда-то жив
и Финский я любил залив.
На состояние воды рябое
глядел и слушал шум прибоя.
Картины Репина про бурлаков
мне очень были милы,
и Айседору без чулков
любил я поглядеть. Всё это было.
Я Бальмонта читал стихи,
я государственную думу
любил как пуму,
где депутаты ругались как петухи,
и Блока дивные стишки
как в море бурном гребешки
нам иногда ласкали слух
и возвышали наш дух.
Мы храбро церковь презирали,
мы ругали все Бога и попов.
Мы авиаторов любили,
давя без музыки клопов.
Аэроплан мы одобряли.
Тогда один среди лесов
любил гулять теософ.
Тогда писатель граф Толстой
уж не ложился с дамой спать.
В год тысяча девятьсот шестой,
затем седьмой, восьмой, существенный
бежал и прятался как день обещанный
и всё не мог для нас настать.
Мы жили все в неопределенном состоянии
и часто находились в жёлтом здании.
И многие из нас, взяв в руки пистолет,
пред этим за обедом съев котлет,
теперь пытались пистолет проглотить
и с жизнью кончить все подсчёты,
чтоб больше бы не жить.
Кумир.
Прерву тебя.
1-й умир.(ающий).
Прерви меня.
И я подобною работой
однажды тоже занялся.
Мне стало ясно. Жизнь никчёмна,
мне на земле широкой тёмной
не находилось больше места,
и я за ум взялся,
сказал: прощай, прощай навек невеста
и газированная вода.
Меня не будет больше никогда.
Сидел в своём я кабинете
и горевал.
На пистолете
курок сверкал.
И пистолет я в рот вложил,
как бы вина бутылку,
через секунду ощутил
стук пули по затылку.
И разорвался мой затылок
на пять и шесть частей.
Это было в тысячу девятьсот одиннадцатом году.