«Отсюда Вепрев прыгнул», – смекнул наконец я.
Прыгнуть-то прыгнул, но куда?
Взор остановился на куполообразном возвышении, как на самом ближайшем пункте.
Рассчитав расстояние, я прыгнул. На лету охватил глазами крышу купола и, чтобы остановить свой полет, наметил опору в виде рукоятки, возвышавшейся над крышей.
Рукоятка дрогнула и подалась в сторону, как только я ухватился за нее.
Никодим, следивший за прыжком, радостно крикнул.
– Купол поднимается!..
XXII
На самом деле, поскрипывая, как несмазанная телега, и вращаясь кругом, купол вместе со мной полз кверху. Хорошо знакомые следы ног Вепрева отчетливо выделялись здесь рядом с моими.
На душе посвежело. Должно быть, чувства мои в ту минуту походили на чувства доброй ищейки, снова напавшей на след… Сравнение не особенно лестное, но что поделаешь, если оно верно.
Нетерпеливый мой друг уже скрылся под куполом. Я огляделся, прыгнул вниз и с возрастающим удовольствием отметил, что опять попал на те же следы. Отсюда я метнулся прямо к Никодиму, уже бесновавшемуся в бурном восторге…
– Ну, конечно, они там! – восклицал он, указывая в глубокий круглый колодец, из центра которого поднимались два плетеных из проволоки каната, переброшенные через блок в своде купола.
– Это лифт, – сказал я. Сверху из-под купола, как мертвое эхо, отозвалось:
– Да, да, друзья мои; это – лифт!..
– Кто сказал? – изумился Никодим, тревожно всматриваясь сначала на меня, потом вверх.
– Вепрев! – коротко отвечал я, сдерживая бешенство.
И, как насмешливое эхо, отдалось:
– Да, друзья мои, Вепрев…
Голос шел снизу и, отраженный сводами купола, попадал нам в уши. Когда мы, растерявшиеся и ошеломленные, склонились через перила к отверстию колодца, нам стаю ясно: Вепрев находился глубоко под нами.
– Что же вы замолкли, юные революционеры? – снова прозвучал глухой, придушенный расстоянием, ядовитый голос.
Впервые, после мирного посещения хутора, я слышал его, и – какая разница! – это уже не был нежный, добродушный учитель, отечески относящийся ко мне, желающий добра, только добра… Теперь Вепрев не находил нужным притворяться, в его голосе звучал яд; то был беспощадный враг, не суливший при встрече ничего хорошего!..
Мне стало стыдно до густой краски в лице, когда я вспомнил свои занятия со стеклянными шариками… Никодим хрипел, задыхаясь, – не знаю, от каких чувств…
– Что же, юнцы, перелякались?..
К ехидному голосу присоединилось глупое торжествующее хихиканье… Значит, Шариков – жив… Это его смех!..
– Да ответьте же вы ему что-нибудь, подлецу! – прошептал, багровея от злобы, Никодим.
– Господин Вепрев, – сказал я, как плюнул, в колодец, – не находите ли вы, что ваш разговор происходит в слишком неопасной для вас обстановке?
– Вы хотите сказать, – отвечал голос, – что если бы меня не отделяло большое расстояние…
– Вот именно! – прервал я его.
– Ошибаетесь!.. Я сейчас пришлю вам лифт, можете спуститься сюда, к нам, – тогда поговорим…
Опять ехидное, торжествующее хихиканье вторило голосу…
Блок заскрипел, канат заструился перекрученными проволоками – Вепрев исполнял свое обещание…
Никодим стиснул мою руку и прохрипел:
– Нельзя, нельзя этого допустить… Они что-то замышляют… нужно отойти от лифта!..
Как по вдохновению, выхватив из кобуры револьвер, я в упор выстрелил в один из концов каната…
Перерезанный пулей, канат свистнул мимо нас, выскользнув из блока… Что-то с дребезжанием сорвалось вниз… Все произошло в несколько секунд…
В глубине колодца грохнул разбившийся лифт… Донеслись отчаянные крики… и вдруг – страшный взрыв заглушил все и потряс почву…
Бурный порыв – отзвук взрыва, дошедший через колодец, вывернул наизнанку стальной купол, как дождевой зонтик, сорвал нас с площадки и взметнул кверху на несколько саженей…
Неожиданный полет закончился так:
Никодим чуть не разорвался пополам, оседлав со всего маху острый гребень какой-то нелепой машины… не не разорвался и даже нашел в себе достаточно сил, сидя верхом, прокричать:
– Так им и надо!..
Я, сделав несколько воздушных сальто-мортале, довольно плавно опустился и плотно уселся на рефлектор нашей сигары, раздавив его. «Солнце» сверкающим каскадом разлилось вокруг в сияющие лужи, и через лучеиспускание стало быстро испаряться. Пока я под солнечными струйками, брызгавшими из оборванного провода, спускался по шесту, от луж не осталось и следа.