– Да вы, батюшка, наливайте, – поспешно заговорил Димка, – а то мамка наказывала: «Как если не будут давать, бери, Димка, сало и тащи назад».
– А ты скажи ей: «Дарствующий да не печется о даре своем, ибо будет пред лицом всевышнего дар сей всуе». Запомнишь?
– Запомню!.. А вы все-таки наливайте, батюшка.
Отец Перламутрий надел на босу ногу туфли – причем Димка подивился их необычайным размерам – и, прихватив сало, ушел с пузырьком в другую комнату.
– На вот, – проговорил он, выходя. – Только от доброты своей… – И опросил, подумав: – А у вас куры несутся, хлопец?
– От доброты! – разозлился Димка. – Меньше половины… – И на повторный вопрос, выходя из двери, ответил серьезно: – У нас, батюшка, кур нету, одни петухи только.
Между тем о красных не было слуху, и мальчуганам приходилось быть начеку.
И все же часто они пробирались к сараям и подолгу проводили время возле незнакомца.
Он охотно болтал с ними, рассказывал и шутил даже. Только иногда, особенно когда заходила речь о фронтах, глубокая складка залегала возле бровей, он замолкал и долго думал о чем-то.
– Ну что, мальчуганы, не слыхать, как там?..
«Там» – это на фронте. Но слухи в деревне ходили смутные, разноречивые.
И хмурился и нервничал тогда незнакомец. И видно было, что больше, чем ежеминутная опасность, больше, чем страх за свою участь, тяготили его незнание, бездействие и неопределенность.
Привязались к нему оба мальчугана. Особенно Димка. Как-то раз, оставив дома плачущую мать, пришел он к сараям печальный, мрачный.
– Головень бьет… – пояснил он. – Из-за меня мамку гонит, Топа тоже… Уехать бы к батьке в Питер… Но никак.
– Почему никак?
– Не проедешь: пропуски разные. Да билеты, где их выхлопочешь? А без них нельзя.
Подумал незнакомец и сказал:
– Если бы были красные, я бы тебе достал пропуск, Димка.
– Ты?! – удивился тот. И после некоторого колебания спросил то, что давно его занимало: – А ты кто?.. Я знаю: ты пулеметный начальник, потому тот раз возле тебя солдат был с «льюисом».
Засмеялся незнакомец и кивнул головой так, что можно было понять – и да и нет.
И с тех пор Димка еще больше захотел, чтобы скорее пришли красные. А неприятностей у него набиралось все больше и больше. Безжалостный Топ уже пятый раз требовал по гвоздю и, несмотря на то, что получал их, все-таки проболтался матери. Затем в кармане штанов мать разыскала остатки махорки, которую Димка таскал для раненого. Но самое худшее надвинулось только сегодня. По случаю праздника за доброхотными даяниями завернул в хату отец Перламутрий. Между разговорами он вставил, обращаясь к матери:
– А сало все-таки старое. Так ты бы с десяточек яиц за лекарство дополнительно…
– За какое еще лекарство?
Димка заерзал беспокойно на стуле и съежился под устремленными на него взглядами.
– Я, мама… собачке, Шмелику… – неуверенно ответил он. – У него ссадина была здоровая…
Все замолчали, потому что Головень, двинувшись на скамейке, сказал:
– Сегодня я твоего пса пристрелю. – И потом добавил, поглядывая как-то странно: – А к тому же ты врешь, кажется. – И не сказал больше ничего, не избил даже.
– Возможно ли для всякой твари сей драгоценный медикамент? – с негодованием вставил отец Перламутрий. – А поелику солгал, повинен дважды: на земли и на небеси. – При этом он поднял многозначительно большой палец, перешел взгляд с земляного пола на потолок и, убедившись в том, что слова его произвели должное впечатление, добавил, обращаясь к матери: – Так я, значит, на десяточек располагаю.
Вечером, выходя из дома, Димка обернулся и заметил, что у плетня стоит Головень и провожает его внимательно взглядом.
Он нарочно свернул к речке.
– Димка, а говорят про нашего-то на деревне, – огорошил его при встрече Жиган. – Тут, мол, он недалеко где-либо. Потому рубашка… а к тому же Семка Старостин возле Горпининого забора книжку нашел, тоже кровяная. Я сам один листочек видел. Белый, а в углу буквы «Р.В.С.» и дальше палочки, вроде как на часах.
Димке даже в голову шибануло.
– Жиган, – шепотом сказал он, хотя кругом никого не было, – надо, тово… ты не ходи туда прямо… лучше вокруг бегай. Как бы не заметили.
Предупредили незнакомца.
– Что же, – сказал он, – будьте только осторожней, ребята. А если не поможет, ничего тогда не поделаешь… Не хотелось бы, правда, так нелепо пропадать…
– А если лепо?
– Нет такого слова, Димка. А если не задаром, тогда можно.
– И песня такая есть, – вставил Жиган. – Как бы не теперь, я спел бы, – хорошая песня. Повели коммуниста, а он им объясняет у стенки… Мы знаем, говорит, по какой причине боремся. Знаем, за что и умираем… Только ежели словами рассказывать, не выходит. А вот, когда солдаты на фронт уезжали, ну и пели… Уж на что железнодорожные, и те рты раскрыли, так тебя и забирает.