— Это пустые сплетни, — возразила она хриплым голосом.
— Я сам слышал сегодня, как он рядился с евреем-арендатором. Так что — или ты поедешь со мной, или отец твой!
— Побей бог этого жида! — вырвался у Аполки душераздирающий возглас. — Выдал!
В глазах у нее потемнело, она пошатнулась, выпустила поводья, схватилась руками за голову и повалилась с коня.
— Ой! Что с тобой?! — испуганно крикнул Шотони спрыгивая на землю. (Лошадь его тотчас же убежала прочь, но исправнику было не до нее) — Аполка, — взывал он кошечка моя, приди в себя!
Но девушка лежала на росистой траве недвижимо, закрыв глаза, словно мертвая. Подле тропинки печально приютился высохший куст шиповника с торчавшими во все стороны колючими ветками. В него-то, падая, и угодила одной ногой Аполка. Хорошо еще хоть не лицом! Алая кровь, брызнув из расцарапанной ноги, обагрила траву, ветви карликового деревца. Кто бы мог подумать, что этот жалкий, засохший кустик даже после смерти своей еще раз расцветет алым цветом.
Шотони в отчаянье принялся звать своих спутников, но те были, видно, далеко впереди. Множество лягушек — кваканьем, мириады кузнечиков — стрекотанием, камыши — шелестом, шмели — жужжанием заглушали его голос.
Перепугавшись и растерявшись, исправник не знал что ему делать: то ли к ручью бежать, принести воды и привести девушку в чувство, то ли жилетку ей расстегнуть, чтоб легче дышалось.
Разумеется, его руки занялись жилеткой в первую очередь. О, какое это было блаженство! Кровь взволновалась, забурлила, а по всему телу Шотони будто шквал огненный пронесся!
— Аполка! Прелесть ты моя! Открой свои умные, карие глазки! Ведь ты жива!.. — взывал к девушке исправник, опустившись рядом с нею на колени. — Взгляни на меня еще хоть разок! Ведь грудь твоя дышит!
Тут исправник вновь вскочил на ноги и кинулся как безумный на поиски воды. И хотя совсем вблизи, внизу под вербами, струился серебристый ручей, Шотони в спешке, сам того не замечая, несколько раз перепрыгнул через него — а воды в свою шляпу набрал в каком-то болотце, где лохинцы обычно мочили коноплю.
Ничего, и такая сойдет! Шотони бежал с нею, боясь пролить хоть каплю, словно это было бесценное сокровище. Он обрызгал водой Аполкино лицо, провел мокрой рукой по ее чистому белому лбу, и тогда из груди девушки вырвался стон — слабый, чуть слышный… И все же он был признаком пробуждения. Кровь продолжала сочиться сквозь чулок. А вдруг девушка опасно поранила себя при падении?! На дне шляпы осталось еще немного воды, не успевшей просочиться сквозь фетр и вытечь. Что, если ею промыть рану? Озорной дух кивал, подмигивая молодому исправнику, а может быть, и сам амур водил его рукой, одновременно шаловливо подкалывая своей стрелой в спину. Нехорошо может получиться! Ну да все равно, надо посмотреть. Вот если бы он был врачом! Ах ты, бедная ноженька. Весь чулок пропитался кровью. Скорее прочь его…
И Шотони начал стаскивать чулок с Аполкиной ноги. При виде пленительной ножки Шотони овладело волнение. Даже крылья носа стали раздуваться, а кровь так и бурлила в жилах. Шотони потянул еще — и оцепенел, будто парализованный. Из груди его вырвался возглас ужаса: под белым чулком на ноге Аполки был надет еще один — полосатый, желто-синий.
В этот самый момент девушка пришла в себя. Открыв глаза, она спросила:
— Где я?
Шотони сидел подле Аполки на траве и не отвечал; отвернувшись, он устремил свой взор на темнеющее небо, словно желая спросить у зажигающихся звезд: возможно ли, чтобы эта девушка, похожая на ангела, была бессердечной преступницей! Боже милостивый, зачем же ты заставляешь бедных глупых людей доверяться обманчивой красоте лица?
Но звезды ничего не сказали в ответ.
Аполка же огляделась и сразу поняла все. Собравшись с силами, она пододвинулась ближе к Шотони.
— Видели? — печально спросила она исправника.
— Видел, — мрачным голосом отвечал тот. Наступило глубокое, никем не нарушаемое молчание.
— Правда? — выдавил наконец из себя единственное слово Шотони.
— Правда, — также одним словом ответила девушка, и только немного погодя добавила: — Арестуйте меня. Плаха мне за это полагается.
Шотони посмотрел на Аполку пристальным, мечтательно-задумчивым взглядом, полным печали, а затем подошел к ее лошадке. (Аполкина лошадь оставалась стоять, исправникова же убежала прочь без всадника.)
— Иди садись, Аполка, — ласково, с ноткой печали в голосе позвал Шотони. — Уместимся мы и вдвоем на одном коне.
Тут он поднял девушку, усадил на лошадь перед собою, и они поехали через темный лес вдвоем: преступница и капитан-исправник.
— Скажи мне, зачем ты так сделала?
— Я очень любила священника и хотела отомстить ему, — прошептала в ответ Аполка голосом, полным обиды и страсти. — Обольстил он меня, поклялся, что женится на мне. А потом обманул!
И снова они долго ехали молча. Шотони чувствовал на своей щеке горячее взволнованное дыхание, подавленные вздохи девушки, и это будоражило его.
Неподалеку от барской лесопилки у исправника возник новый вопрос:
— Скажи, Аполка, откуда та девица узнала, что на тебе полосатый чулок? Мне это кажется удивительным, уму непостижимым. Правда ли, что у нее в корзинке была «трава познания»?
В ответе Аполки прозвучала непередаваемая словами ненависть:
— Ну да, конечно, «трава познания»! Ха-ха-ха! Познала его и она тоже, вкусила этой травки! Ведь и Магдаленка любила попа! Он ее из-за меня бросил. А Магдаленка ревновала его и преследовала меня. Она и по сей день думает, что поп ко мне тайком ходит. Видно, она и нынче утром у моего окна подглядывала, когда следователь меня домой за спицами посылал. Я-то сразу смекнула, в чем дело. Успела белые чулки поверх полосатых надеть, хотя этот ваш глазастый гайдук все время за мной по пятам ходил.
Больше исправник не допытывался ни о чем, только спросил;
— Куда же мне тебя отвезти теперь?
— Куда хотите, — понурив голову, отвечала девушка.
— Так знаешь куда, Аполка? — с разгорающейся страстью прошептал Шотони. — Отвезу я тебя в свой замок. Там ты будешь счастлива, спать будешь на шелковых подушках, умываться розовой водой. Согласна?
— Да, согласна… На шелковых подушках, говорите, спать буду?
— Почему ты спрашиваешь это таким безразличным голосом, Аполка?
— О, что вы?! — возразила девушка, повернув голову к Шотони. — Разве вы не видите, что я уже улыбаюсь?
— Заживем мы с тобой вдвоем. Я буду часто приезжать к тебе. А о твоем дурном поступке не узнает ни одна живая душа. Вот увидишь, как хорошо будет. Поцелуй меня, Аполка!
Но девушка, защищаясь, закрыла лицо руками.
— Позже! Дома. — И снова по лицу ее пробежала прежняя хмельная улыбка, которую и в темноте смог разглядеть Шотони. Даже лес теперь, казалось, смеялся вместе с нею.
Они подъехали к зеленовскому ущелью.
— Поезжай осторожнее, — предупредила Аполка шепотом влюбленной и плотнее прижалась к Шотони. — Опасное здесь место.
Исправник обеими руками покороче подобрал поводья и внимательно ощупывал взглядом узкую тропинку, тянувшуюся по краю бездонной пропасти.
И вдруг Аполка с проворством ящерицы выскользнула у него из-под руки, выпрямилась и бросилась вниз в пропасть. Будто вампир в бездну ада, падала она в могилу теснины. И бездна с готовностью приняла тело, словно давно ожидала его.
Конь исправника возвратился домой без седока. Ну и переполох поднялся тут, боже мой! Что могло приключиться с господином Шотони?! Но вскоре прибыла и другая лошадь, а на ней печальный всадник. Дело запуталось пуще прежнего. Ведь исправник приехал не на своем, а на Аполкином коне! Как же так? И что сталось с Аполкой?
Все-все рассказал Шотони: и как девушка упала с коня, потеряв сознание, и как под белым чулком обнаружил он полосатый. Словом — все! Несколько раз даже прослезился при этом.
— Прав оказался старый Хробак! — воскликнул потрясенный Терешкеи.
— Больше никогда не взгляну я ни на одну женщину, — уронил голову в ладони исправник. — Посвящу себя служению на благо общества.