В этот момент на одной из башен торжественным средневековым звоном заговорил колокол: динь-бом, динь-бом.
— Так, так! Это означает, господа, что повариха сейчас лапшу в бульон бросает, — сообщил Кожибровский.
— О господи, мне еще надо привести себя в порядок!
— Право же, это совсем лишнее.
— Но ведь у меня оборвана верхняя юбка. Или вы не знаете? Сами, верно, и наступили мне на подол!
— Полно, неужто роза менее прекрасна оттого, что один из ее лепестков чуть порван?
Тем временем они уже подкатили к хозяйственному двору, где повсюду стояли различные машины. Кожибровский со свойственной ему непринужденностью сумел обратить и на них внимание гостей.
— Машинами, согласно современным требованиям, я обеспечил себя добросовестно, uti figura decet[29], но при этом не забыл отдать дань прошлому. Вот, например, два моих пса, которые умеют неплохо лаять!
И он указал на мушкетные пушки, служившие украшением внутреннего входа. Вместо привычных кустов алоэ, встречавших гостей в иных замках, здесь грозно разевали пасть пушки.
— Вы случайно не рыцарь-разбойник? — пискнула с деланным испугом фрау Врадитц.
— Будь я таков, вам бы несдобровать.
— Ну и что бы вы со мною сделали, скажите на милость?
— Оставил бы у себя навеки, — произнес с пафосом Кожибровский.
— Но вы же продадите замок дяде, таким образом, я снова перехожу к нему.
— Да, вам просто повезло.
Они с сильным грохотом переехали разводной некогда мостик и остановились у крыльца. Кожибровский соскочил и помог фрау Врадитц сойти, точнее, сгреб ее в объятия и так снял с коляски. Она была легкая, как перышко, и хрупкая, но особых повреждений эта высадка ей не причинила, если не считать, что спрятанные в усах губы Кожибровского невзначай задели во время сей древневенгерской церемонии ее крошечное ухо, отчего оно сразу вспыхнуло, так что казалось обмороженным.
— Вот мы и прибыли в мою деревенскую хижину.
Он подал руку фрау Врадитц и учтиво повел ее вдоль галереи с колоннами к двери, что открывалась в гостиную.
— За кого вы меня принимаете? — возмущенно прошептана вдовушка.
— Я плохо соображаю, — проговорил он, едва переводя дыхание, — я ослеплен, я пленен, я потерял рассудок.
— Значит, вы не думаете обо мне дурно?
— Господи, да я и думать-то больше не способен!
И все же он думал. И думал именно о том, как было бы славно, если бы этот замок и имение, проданные теперь за хороший куш барону Кноппу, вернулись к нему с помощью этой красавицы, да еще в компании нескольких других замков и поместий. Он украдкой разглядывал стройный стан вдовушки, веселое, миловидное личико, вбирал теплоту ее взбудораженного сейчас взгляда, но из другого ящика его черепа появился второй его ум — ибо у Кожибровского их было два, и один из них, как правило, вступал в пререкания с другим; итак, второй ум теперь набросился на первый. Фрау Врадитц, спору нет, очень хороша собой, к тому же мила, — словом, аппетитная особа, но она кокетка, это ясно, вон как быстро вошла в азарт, как усердно нажимала ножкой, а ведь это опаснейшая игра! Замки-то в будущем у нее, конечно, появятся, а вот какие черти полосатые были у нее в прошлом? Кто знает, не утратил ли бедный господин Врадитц на тех австралийских островах вместе с жизнью и свои ветвистые рога, почище тех, что принадлежали воображаемым оленям Кожибровского?
Когда они вошли в гостиную, там уже ждал их господин Сламчик, который от полноты чувств сразу бросился Кожибровскому на шею, крепко обнял его и стал пожимать ему руки, будто сто лет с ним не виделся.
— Kristi Gott, Bruder![30] Мой дорогой, дружище! Кожибровский поспешил представить своих гостей.
— Барон Кнопп и его племянница из Пруссии. Ханк, их секретарь. Его высокопревосходительство министр земледелия.
Здесь последовали обоюдные приветствия.
Адвокат Сламчик с аристократической любезностью протянул руку изящной даме, затем сердечно потряс крупную костлявую руку барона, но Ханку протянул лишь два пальца для пожатия.
— Слышу, вы приехали с целью приобрести имение?
— Да, я желал бы купить охотничий участок, — сладеньким тоном ответил барон.
— Ну и как? — спросил Сламчик с холодным безразличием. — Стоит ли чего-нибудь с этой точки зрения лес моего приятеля?
— О, что вы, это же редчайшее место! Я никогда еще не видел такого изобилия дичи.
— Что вы говорите? Впрочем, я ведь знаю Кожибровского как самого рачительного хозяина. (Кожибровский тактично исчез в одной из боковых дверей, якобы с тем, чтобы похлопотать об обеде.) Это, в сущности, и привело меня сюда. Видите ли, по пути в свое имение… только пусть это останется пока в секрете, — тут Сламчик, улыбаясь, взглянул на гостью, — ну хотя бы до жаркого… я взялся доставить графу от его величества орден за заслуги его на ниве отечественного сельского хозяйства. Я готовлю сюрприз этому повесе, который, кстати, является моим давним другом. Ах, это отличнейший хозяин, сударь мой, уж он-то знает толк в земле, она его слушается и плодоносит прямо как по заказу. Не понимаю, с чего он надумал вдруг продавать это прекрасное имение. А ведь мне и словом не обмолвился! Я бы тоже охотно купил его, тем более что у нас теперь, — пояснил он, — новая тенденция в моде: дробить крупные угодья.
— Oй, ой! — заблеял барон с наигранной улыбкой. — Уж не собирается ли ваше высокопревосходительство конкурировать со мной?
— Приоритет за вами, — произнес господин Сламчик с достоинством. — Но мне думается, что зверей тут нет, разве только олени. А любителя оленьего мяса не так-то легко найти. То ли дело нежная лапка вальдшнепа или, скажем, кусочек рябчика. Varietas delectat[31]. Даже зайчатинки и то захочется изредка отведать, особенно когда ее нет. Насколько же мне известно, здесь зайцы не водятся.
— Что? Зайцы? Да здесь, ваше высокопревосходительство, их столько, что хоть с закрытыми глазами стреляй — обязательно угодишь в косого.
— Ну, а ежели тут столько зайцев, — засмеялся лжеминистр, — стало быть, лисиц нет. Ибо лиса, как известно, питается зайцами.
А почему бы и лисам сюда не перебраться? — вставила фрау Врадитц. — Кормиться есть чем…
— Видимо, еще не прослышали.
— Ничего, добрая весть быстро по свету летит… Кожибровский возвратился и, взяв министра под руку увлек его в нишу окна, где они стали вполголоса разговаривать. Их примеру последовали барон Кнопп и его племянница.
— Послушай, Нинетт, — начал он, — ты могла бы быть полезной мне при торге. Мне кажется, ты нравишься ему.
— Почему, дядюшка, вы так думаете? — отозвалась она глухо и зарделась.
— Уж не считаешь ли ты меня слепым?
— Нет, вы, конечно, не слепой, но…
(Она хотела сказать, что сквозь плед и зрячий не видит!)
— Право, племяшенька, могла бы ты один раз для дела использовать свои чары. До сих пор они шли на разные глупости. Ты начни с ним сама торговаться и сбей цену. Вас, женщин, этому учить не надо. Раз подмигнете — десять тысяч долой, дважды подмигнете — пятнадцать долой из назначенной цены… Ну же, чекань монету глазами, Нинетт!
Фрау Врадитц скривила пухлые губки.
— Покорно благодарю, — капризно тряхнула она головой, — я предоставляю вам подмигивать, если угодно.
— Я-то охотно бы согласился, дурашка, да только от моих подмигиваний толку чуть!
— А у меня глаза не для этого!
— Ох, что за агнец невинный! Сколько раз ты пускала их в ход даром, просто так. Ты мне зубы не заговаривай!
— Даром — это другое дело.
— Ты глупа, как ослик.
Лакей распахнул створки двери и доложил, что кушать подано.
Кожибровский мигом очутился возле красавицы и подал ей руку.
— Посмотрим, что там мои сообразили. Вы, должно быть, умираете от голода!
— Скорей от любопытства.
Он провел ее через гостиную с обитой шелком цвета бирюзы мебелью в столовую, где было накрыто на пять персон, не хуже, чем у «Максима» в Париже. Даже модные тогда хризантемы не были забыты. По левую руку от себя хозяин посадил министра, по правую — фрау Врадитц. Суп уже был разлит, от него шел пар а серые кружочки грибов кокетливо плавали в тарелках.