Одновременно с появлением хозяина и гостей в боковой комнате вдруг заговорили смычки — их было, пожалуй, не менее восьми; тут же мягко вмешалась флейта, потом кларнет, потом цимбалы.
— Что это? — всполошились берлинцы.
— А-а, это так, мои домашние цыгане.
Музыканты были одеты в живописные костюмы, какие носили воины черного отряда короля Матяша в спектакле, состоявшемся когда-то в Кашше.
— Да вы, Кожибровский, живете тут, черт побери, не хуже любого маркграфа!
— Должно же быть у меня какое-нибудь развлечение, — оправдывался скромно граф. — Я не пью, в карты не играю, жены у меня нет. Что мне остается? Я бы умер от скуки, лишившись возможности хотя бы иногда послушать музыку.
— А чем плохи соловьи в вашем лесу? Вдобавок, они развлекают вас даром. Этот же оркестр вам, наверное, стоит огромных денег!
Кожибровский пожал плечами, затем сказал с апостольской простотой:
— Они съедают то, что дает земля, ну и мне оставляют немного. И на том спасибо.
Тут на столе начало появляться все то, что ему «оставили»: сперва внесли большое блюдо с морскими раками и устрицами, к нему, как водятся, подали немного белого бургундского, затем последовала спинка барашка, приготовленная на английский лад, к ней — немного красного, как гранат, бургундского, наконец, принесли молодую гусятину с салатом из огурцов и, конечно, шампанского «Гайдзик».
Когда подняли бокалы с шампанским, Сламчик встал, погладил внушительную бороду, торжественно кашлянул и заговорил: — Уважаемые господа и моя очаровательная соседка! Прежде чем мы осушим наши бокалы, я хочу вам рассказать небольшую историю. Не так давно мы — несколько человек — охотились вместе с его величеством на фазана. Мы с королем шли впереди других через пашню, как вдруг на вспаханной борозде у ног его величества что-то сверкнуло. Я поднял сей предмет. Это оказался орден Липота среднего достоинства. Что предшествовало ему, как именно этот крест очутился на борозде, можно было только гадать. Видимо, кто-то из гостей короля обронил когда-то здесь орден. Я протянул находку его величеству, и тут его величество говорит мне: «Оставьте орден у себя. Крест принадлежал земле, и я его у земли не отниму, то есть ее же снова им и украшу. (Ей-богу, прекрасная и поистине королевская мысль, недаром родилась она в голове властителя аграрной державы.) Украшу им наиболее хорошо обработанный участок земли, самый плодородный и самый благодатный участок, вернее — его владельца. Немедленно сделайте мне представление». И вот я, прислушавшись к голосу собственной совести, назвал образцовым хозяйством нашей страны тримоцкое поместье. Тогда король повелел мне лично поднести крест в знак высочайшего отличия достопочтенному землевладельцу, рассказав ему при этом все, что вы только что слышали. И этот землевладелец не кто иной, как наш с вами милый гостеприимный хозяин, точнее, граф Кожибровский, за здравие которого я и поднимаю свой бокал!
Тут он достал из кармана освеженный новой лентой крест и повесил на шею графу, который отнюдь не казался растроганным.
— Сказать по правде, мне совершенно неясно, — проговорил он, улыбаясь, — кто же является кавалером ордена Липота среднего достоинства — я или тримоцкое имение?
— Sapristi! — горячо вмешался ошеломленный барон Кнопп, на которого вся эта сцена произвела огромное впечатление. — А что было бы, купи я случайно поместье на какие-то четверть часа раньше?
— Затрудняюсь вам ответить, — сказал министр елейно, запустив пальцы в бороду. — Вопрос не такой уж простой.
— Как? Вы считаете, ваше высокопревосходительство, что вместе с имением ко мне перешел бы и орден? — обомлел барон, и седые волоски на его макушке взмокли. Он вспотел.
— Если вспомнить слова его величества: «Крест принадлежит земле, и я его у земли не отниму», — то выходит, что да, орден неотъемлемо принадлежит тримоцкой земле. Но так как был упомянут и владелец ее, то возникает сомнение, которое, полагаю, мог бы разрешить только министр юстиции или же…
— Или же?
— Или же его величество, то есть, вернее…
— Продолжайте же, ваши рассуждения очень интересны, — взмолился барон, метнув строгий взгляд на фрау Врадитц, которая защебетала вдруг о чем-то постороннем.
— … вернее, его величество не стал бы уже отбирать у моего друга Кожибровского орден, ибо то, что я от имени короля повесил ему на шею, так и останется на его шее si fractus illaba-tur[32]: решение же вопроса о том, полагается ли и новому владельцу орден, который, согласно королевскому капризу, стал принадлежать земле, зависит опять-таки от нового королевского каприза. Но чокнемся же, господа!
Они выпили, однако из-за музыки, становившейся все более шумной — играли отрывок из «Бана Банка», — беседовать могли теперь только сидящие рядом.
— Поглядите-ка, сколько всякой всячины, помимо фасоли и гороха, произрастает в таком прекрасном имении! — заметила фрау Врадитц.
— Оно серьезно вам нравится?
— Я просто влюблена в него. Чего бы я не отдала, чтобы это поместье принадлежало мне.
— Я этому от души рад, — сказал Кожибровский.
— Вопрос лишь о том, сколько оно стоит?
— А, пустяки, — смеялся Кожибровский. — Достаточно вам лишь захотеть, и поместье ваше.
— Так-то оно так, но дядюшка немного скуповат.
— И даже в этом случае. Ибо есть два способа сделать его вашим.
— И какие же это способы?
— Один из них — это если ваш дядя купит его и впоследствии оно останется вам, не правда ли?
— Допустим. Ну, а другой способ?
— Придвиньтесь ко мне, я шепну вам на ушко.
— Не вздумайте шепнуть мне какую-нибудь глупость. — Кожибровский склонил свою большую голову совсем близко к красивому лицу гостьи.
— Второй способ, — шептал он, и от раскаленного дыхания его на белоснежной шее трепетал не послушный гребню легкий пушок, — если вы станете моей… тогда имение тотчас же станет вашим.
Фрау Врадитц испуганно отдернула голову и снова заалела, — казалось, щеки ее вспыхнули агатовым огнем.
— Послушайте, Кожибровский! Вы просто нахал!
Она надула губки и отвернулась, даже стул свой поставила спинкой к Кожибровскому.
— Оставьте меня!
— Но ведь я ничего плохого не сделал!
— Вы меня оскорбили.
— Чем?
— Своими словами.
— А что я сказал? Покупатель спросил — продавец ответил, чистосердечно, как есть.
— Но в какой форме? — возмущалась красавица. — Разве об этом говорят вот так, при таких обстоятельствах, ковыряя зубочисткой во рту?!
— Эти опять не поладили, — заключил старый барон.
— Простите, если я вас обидел несоблюдением формальностей, — оправдывался Кожибровский, пропустив мимо ушей замечание барона, — хотя я имею больше оснований строить из себя обиженного. Вы-то меня действительно обидели.
— Чем же, хотелось бы мне знать?
— Тем, что вы мне отказали.
— Я? — удивилась фрау Врадитц, нервно кроша пальцами кусочек бисквита.
— Значит, не отказали? Тогда все хорошо.
— Еще нет.
— Но намереваетесь?
— Пока не знаю.
— Разве вам не нужно поместье?
— Этого я не утверждаю. Но, может быть, я его раздобуду при посредстве дядюшки! — И она лукаво улыбнулась, ибо женщины отходчивы.
— Предупреждаю, что в этом случае вам придется набраться терпения, — шутливо пригрозил ей Кожибровский.
— Все равно. Сперва нужно испробовать первый способ.
— Ну, в таком случае, я имение не продаю. Фрау Врадитц пожала плечами.
— Если у вас хватит смелости заявить дяде в глаза, что вы шутки ради пригласили его сюда из Берлина…
— Ради вас я на все пойду.
— Хотелось бы в этом убедиться.