Почтенный Тэвишкеш собрался было запрячь двух своих гнедых, что доставили его сюда, но, оглядевшись в конюшне и заметив, как весело хрупают графский овес его удалые, он пожалел отрывать их от этого полезного занятия и предложил лесничему отправиться пешком.
— Как вам угодно, — ответил тот.
Сразу же позади замка Синий Камень раскинулся ласковый каштановый лес, другой же лес, тот, в котором Тэвишкеш должен был подбирать себе стволы, находился далеко, по дороге к Лешту. Шли они, шагали с добрый час, пока добрались до места, но тут только и начались настоящие хлопоты, особенно с отбором подаренных десяти стволов. Тэвишкеш во что бы то ни стало хотел подвести под топор самые огромные сосны-великаны, поэтому, подойдя к какому-нибудь крупному экземпляру, тут же начинал сомневаться: а что, если впереди он встретит деревья и побольше? Но не обойдешь же лес в несколько тысяч хольдов! Для этого и двух недель мало.
У лесничего Микловича стало иссякать терпение, он сердито кусал рыжеватые усы и без конца ворчал. А уж когда и желудок заурчал! Теперь двое восставали против одного, и столкновение было бы неизбежным, не вмешайся само провидение в облике посланницы графа. Сообразив, что Тэвишкеш не вернется в замок к обеду, граф снарядил в лес служанку, которая принесла в корзинке жареного холодного мяса да две бутылки доброго старого вина.
Тут путешественники помирились, закусили и улеглись на шелковую траву (пускай-де еще немного подрастут деревья), и, пока лесничий заигрывал с девушкой (хорошеньким беленьким существом), Тэвишкеш закрыл глаза: нет, не для того чтобы не видеть происходящего (ведь ничего дурного и не происходило), — просто фея сновидений, явившаяся из бутылки, силой заставила его закрыть их.
Проснувшись уже под вечер в хорошем расположении духа, освеженный, старик быстренько отобрал все же десять деревьев, и сторговался с лесничим на остальные. Смеркалось, когда он приплелся в замок, где граф встретил его со словами:
— А мы уже думали, что вы потерялись.
— Совсем наоборот, ваша милость. Вместо одного Тэвишкеша явилось двое. А ну-ка, где он тут, второй Тэвишкеш…[42]
Старик полез в стянутый веревочкой рукав своего наброшенного на плечи сюртука и извлек оттуда ежа, которого нашел в поле по пути домой и теперь принес его графским детишкам. Те не знали, что и делать от радости, и тут же подрались из-за ежа.
За ужином (в угоду почтенному Тэвишкешу приготовили жаркое из баранины и лапшу с творогом) разговор с творога перекинулся на хозяйство, на прославленных мериносов графа, и болоньовский вельможа изъявил желание лично понаблюдать способ приготовления знаменитого в то время синекаменского овечьего сыра. У графа же его овцы, его великолепные английские бараны были слабым местом. Что говорить, все это стоило показать, беда только, что до хлевов далеко.
— Вот если бы вы могли задержаться у нас на денек…
— А почему бы мне и не задержаться? — согласился Тэвишкеш с большой охотой.
Граф был рад, но в то же время удивлен. Что произошло со стариком? Разве его больше не занимает собственное хозяйство? Странно, что он бездельничает, да еще в самую страду, — и это Тэвишкеш, о котором ходит молва, что он и из могилы восстанет на покос отавы да на уборку, чтобы работников приструнить. Нет, непонятно!
Загадка эта непрестанно занимала эксканцлера. Он даже с управляющим Яношем Кишем поделился своим недоумением, заметив с улыбкой:
— Подумайте, Тэвишкеш и на завтра остается… Ума не приложу, что это с ним. Пустился в такой длинный путь из-за каких-то несчастных сорока бревен, вместо того чтобы прислать своего управляющего — да что я говорю, писаря этого управляющего, — и вот, прилип здесь, будто «поляк» *. Кто бы мог подумать такое о Тэвишкеше?
Янош Киш пожал плечами.
— Видимо, он хорошо здесь себя чувствует, только и всего. Любезность вашего сиятельства приколдовала его. Не может расстаться с вашим домом. К тому же он стар. А к старости человек что дитя. С возвращением же детства возвращается беспечность, легкомыслие. Пожалуй, этим объясняется его поведение. Видно, и Тэвишкеш не исключение из общих для людей законов.
На другой день граф велел заложить легкую бричку, и они объехали все хозяйство, побывали в обеих овчарнях. В одной из них как раз была свадьба. Овчар выдавал дочь за алыпо-эстергайского скорняка. Заливалась волынка, и собравшиеся отовсюду пастушьи чада и домочадцы отплясывали чардаш под волшебное блеяние давно почившей овцы. И вдруг перед помещиком выросла шаловливая молодушка.
— А ну, ваше сиятельство! Может, спляшем? — покачивая бедрами, позвала она.
Другая, пышная, горделивая красавица, уважения ради, решила пригласить на круг почтенного Тэвишкеша.
Граф улыбнулся и чуть было не попался, но Тэвишкеш, сурово наморщив лоб, с достоинством остановил эксканцлера:
— Неприлично нам смешиваться с подобным людом.
И холодным жестом отослал осмелевшую от медовой водки молодицу:
— Ишь чего задумали, недотепы!
Когда, побывав на двух хуторах и в степном имении «Рочка», где жена приказчика состряпала им великолепный обед — куриный бульон с клецками и пирог с укропом, — как нельзя более угодив тем Тэвишкешу, они возвратились в замок, им навстречу выбежали сыновья графа, Янош и Антал, издали крича.
— Дядя Тэвишкеш, а что вы нам привезли?
— Ничего, голубчики мои, я вам не привез, ничегошеньки, — запричитал Тэвишкеш, — сегодня я ничего не нашел по пути, только суслика одного.
— А почему вы его не привезли?
— Он убежал к себе в норку.
— А что ж вы его там не догнали?
— Ну, где ж мне пролезть в нору.
— Это правда, — сказал маленький Анталка, — у вас большой живот.
— То-то и оно. А норка такая махонькая, мои крошки, что только суслику и пролезть в нее. Я мог бы, конечно, налить в ту норку воды, и тогда суслик вышел бы — но ведь я не звал, что вам нужен суслик.
Рассуждениям не было конца. Дети засыпали старика вопросами, упреками.
— Неужели можно его достать, залив водой норку? И вы не достали?
— Не достал, — оправдывался Тэвишкеш, — потому что у меня не было воды.
— Разве обязательно надо водой?
— Ну конечно же.
— А вином нельзя было? — допытывался Янош.
— И вином можно бы, — засмеялся Тэвишкеш, — только и вина не было.
— Как же так, ведь отец утром положил в бричку целых две бутылки.
— Что поделаешь, мы их распили за обедом, к тому же жалко переводить вино на сусликов.
Этот разговор послужил богатой пищей для фантазии и любознательности мальчиков. Как заливают норки сусликов? Отчего суслик так боится воды? Страшно, должно быть, бедняжке от наводнения в его домике? Наверное, пищит или, может, ревет? А когда он удирает, пытается ли укусить человека, что дожидается у норки?
Они забросали отца множеством вопросов. Но тот совсем ничего не знал о сусликах (хотя и сам был чем-то вроде суслика из затопленной норы), и дети потеряли к нему интерес. Насколько больше привлекал их теперь Тэвишкеш! После ужина они залезли к нему на колени и завели бесконечный разговор о сусликах. Наконец он пообещал мальчикам — раз уж они так этого желают — завтра с позволения их мамочки, сиятельной графини, отправиться с ними в поле выливать сусликов, вот только кувшин глиняный надо прихватить.
Это окончательно растрогало всю графскую фамилию. Граф особенно был доволен, когда же гость удалился спать, вернее, спустился сначала в конюшни поболтать со своими гнедыми да полюбоваться на них (ей-ей, они, что ни день — все глаже становились на дармовом овсе), граф стал с гордостью расхваливать его перед графиней.
— Вот видишь, это тебе венгерский крестьянин. Прирожденный джентльмен. Другого такого нет в целом мире. Ему бы сейчас заниматься хозяйством на своих трех тысячах хольдов, он ведь и не откосился еще, и зерно не молочено, немало, вероятно, убытка он понесет, а сколько покрадут без привычного надзора — и вот, при всем том, что человек он экономный и к тому же страстный земледелец, Тэвишкеш столь воспитан и любезен, что остается в угоду детям, потому что им, видите ли, захотелось половить с ним сусликов. Это, душечка, просто сказочно. Такого человека нужно ценить.