– А рифмы зачем в стихах? – спрашивал Кукуруза и толкал в бок Игоря Петровича.
Но студент размечтался и не слышал вопроса. Перед сценой стояло пианино, и англичанин играл на нем вальс.
На занавесе были нарисованы «Венера и Амур», и – при взгляде на этот занавес – не верилось, что живешь в городе, где нет ни одной книжной лавки, ни одной газеты, в городе, который ютится почему-то на расстоянии трех тысяч верст от железной дороги.
Невидимая рука подняла занавес и на сцену вышла дама в трико с блестящими томными глазами.
Мне показалось, что студент тихо ахнул и пробормотал:
– Это она! она!
А дама вытащила из корзины большую змею и прижала ее к своей груди, и кружилась с ней, и ласкала ее.
Я не спускал глаз с этой дамы, и она казалась мне прекрасной.
Потом она переоделась и пела нескромные романсы, и поднимала пышное платье, смущая зрителей.
Я запомнил один куплет. Опа пела его, закинув высоко голову и подобрав свой черный надменный шлейф:
И я, подросток, конечно, влюбился в эту чудесную даму. Две недели я ходил сам не свой. И, каюсь, разболтал о своей страсти Гудалову. Но и он признался мне, что Дама со змеей пленила его сердце: он забыл свою Юлию Антоновну. В своем новом романсе воспевал он глаза, волосы и змею таинственной дамы, называл ее царицей и темнопламенной таежной зарей.
Потом уехали англичане, а Дама со змеей осталась в городе.
Мальчишки подожгли балаган, и он три часа горел, и целый день столбом стоял дым; было похоже, что великан-монах благословляет город, берег и реку.
Дама со змеей поселилась в маленьком домике, близ кладбища. Представлений она не давала и редко показывалась на улице.
По целым часам простаивал я перед окнами ее домика и, когда она выходила, закутанная в черное, я робко следовал за ней, пока она неожиданно не исчезала где-нибудь за углом.
Я предчувствовал, что она влюблена в кого-то, но, по правде сказать, не ревновал. Мне ничего не надо было, кроме томления моего, кроме сладостной пытки и благоговения.
Исаакий Смарагдович звал меня в экспедицию.
– Ты еще мальчишка, – говорил он мне сердито: – но пройдет два-три года, и ты превратишься в жалкого обывателя. Будь смелым и вольным, и ты увидишь новую землю и новое небо. Чего ты боишься? Смерти? Но мы все равно умрем рано или поздно. Разве не великое счастье ломать и крушить лед и, наконец, завоевать Полюс? Я знаю, ты влюбился в эту актерку. Но все актерки и все женщины – вздор, выдумка и миф. Я в них не верю. Когда мужчина влюбляется, его дама кажется ему божественной и бессмертной. Но согласись – это чепуха. Дама сгниет так же, как и мы с тобой. Но мы, по крайней мере, увидим северное сияние, убьем не один десяток моржей и белых медведей. А если нам придется замерзнуть, мы умрем, улыбаясь, – неправда ли, мой друг? Надо быть джентльмэном, а если уж хочешь, женись на ней, и пусть она едет с нами и подарит своих змеенышей Игорю Петровичу на-память.
– Жениться на ней? Вы смеетесь, Исаакий Смарагдович. Я заговорить с ней боюсь, а не то, что жениться.
Наступило лето. Лена почернела, и казалось, что она подымается и скоро выйдет из русла и затопит острова, город и далекую тайгу.
Будет новый потоп, и на темных водах поплывет новый ковчег.
Я воображал почему-то, что уцелеет Исаакий Смарагдович, Дама со змеей и я. Мне нравилось, что все обыватели погибнут. Пусть!
Как радостно плыть по волнам в неизвестную даль, – встречать и провожать солнце молчанием, – умереть на глазах Дамы со змеей…
Иногда я уходил из города. Шел, куда глаза глядят, мимо бесконечной городьбы, открывая и вновь закрывая размашистые ворота из жердей; и казалось непонятным, кто это перегородил пустынные поля: лишь изредка попадались коровы и быки, а людей совсем не было видно.
А если, наконец, встретишь человека, и сам удивишься, и его удивишь.
С изумлением лает собака; с изумлением смотрит на тебя якут и бормочет свое приветствие-вопрос:
– Капсе!
А если набредешь на заимку, не веришь своим глазам: сидит на крыльце Юлия Антоновна. Как попала сюда в тайгу российская баба?
Кланяешься ей, как чужому идолу.
А она зовет тебя попить чайку.
– Говорят, вы влюблены в Даму со змеей.
– Ах, оставьте, Юлия Антоновна.
– Нет, не оставьте, а вы мне, миленький, расскажите, какая она из себя, на каком языке говорит.
– Она, Юлия Антоновна, на вас не похожа. Она не умеет говорить на вашем языке.