– Вы все, юноша, врете. Расскажите мне по порядку. Только поскромнее.
– Прощайте, Юлия Антоновна.
Вот уж вижу, машет платочком глупая баба. Стоит на крылечке, насмехаясь надо мной.
А кругом дышит святая тайга.
– Господи, – думаю: – увидеть бы тебя, хоть на мгновение, прижаться к руке твоей, невеста моя прекрасная. Пусть ужалит меня змея твоя. Пусть!
Ночи стали темные, и уж нельзя было уходить за город.
И по улицам то ходить страшно. Ночью все ворота на запоре. Темь: глаза выколоть можно. Высокие мертвые пали задушили город.
Пошел я как-то в гости к Гудалову.
Сидели мы за самоваром молча. Мой приятель вздыхал и бренчал на гитаре. Кот сибирский пушистый терся у ног его, мурлыкал что-то свое мудрое кошачье.
Но тревожно было у меня на сердце. Простился я с Гудаловым и пошел домой.
Точно сговорившись, встречали меня на всех перекрестках злые сибирские псы, заливались голодным осенним лаем.
Выскакивали из тьмы с горящими глазами. Я шел посреди улицы и с трудом отбивался от них палкой.
Увидев огонь в окнах Игоря Петровича, хотел я к нему зайти, но что-то толкнуло меня заглянуть в окно: занавеска была не плотно задернута.
Ноги мои подкосились от ужаса.
Моя чудесная, моя таинственная Дама стояла на коленях перед Игорем Петровичем и нежно, и жадно целовала его руку…
Я не ревновал, не завидовал: мне только было страшно, как будто погибла последняя надежда на Бога, на чудо, на святость…
Я побежал к Исаакию Смарагдовичу, едва достучался и, ворвавшись к нему в комнату, закричал:
– Я еду с вами в экспедицию, еду. Жаль только что до весны надо ждать. Но все равно: мы умрем, улыбаясь, неправда-ли, мой учитель, мой друг?
В плену
– Милая Ургэль! Ты обещала рассказать мне что-то. Я слушаю тебя.
– Хорошо, мой господин, я расскажу тебе, но зачем же ты так больно жмешь мне руку?
– Прости меня, дорогая; я задумался и без намерения сделал тебе больно.
– Но о чем же ты задумался, господин мой? Ты все думаешь о твоей невесте, которая осталась по ту сторону Лены?
– О, нет! Я не думаю о ней. И зачем мне в самом деле думать об этой девушке? У нее своя дорога, у меня – своя. И ты вот сейчас сидишь у меня на коленях. Разве я не счастлив, когда ты так обнимаешь меня и рассказываешь мне? Но что же ты молчишь, моя милая? Расскажи мне что-нибудь-сказку или быль.
– Ну, хорошо, слушай, господин мой. Это было очень давно, и жил в то время князь Доюдус. Ты слушаешь меня?
– О, конечно, моя милая.
– Ну, ладно. Жил князь Доюдус, тойон улахан. Каждое лето он праздновал ысэх, и много гостей съезжалось к нему со всех сторон. Гордый был человек тойон Доюдус, и все, бывало, слушались его. Вот напоит он всех кумысом. А потом, бывало, все пляшут под бубны, в чем мать родила. А если у кого после рожались дети, то они не знали отцов: это сам Тангара сходил с неба.
– Это хорошо, что Тангара сходил с неба, – говорю я.
– Да, это так, – говорит Ургэль: – и вот захотел Доюдус жениться на дочери Абасы. Но Абасы, ты знаешь, живет на небе, – как его достать? Призвали шаманов – так и так, но шаманы ничего не могут. А Доюдус на земных женщин не смотрит: «хочу – говорит – чтобы сошла ко мне с неба дочь Абасы». Ай, ай! Что делать? Призвали шаманку Бэдэрдэх. Она с четырнадцати лет взяла в руки бубен. Стала Бэдэрдэх шаманить и говорит: «будет у тебя Абасы Кыса на восьмом месяце в полнолуние».
– Милая моя Ургэль, – говорю я с необыкновенной горячностью: – это все неправда. Дочь Абасы никогда не приходит на землю. Поверь мне, Ургэль, я то уж знаю наверное.
– Нет, приходит, – говорит задумчиво Ургэль: – приходит, но редко.
Но я продолжаю стоять на своем.
– Нет, не приходит, уверяю тебя. В нашей стране по ту сторону Лены был один очень мудрый человек и очень хотел увидеть дочь Абасы. И она звала его к себе, и вот однажды, в пустыне, он увидел ее лицо, но всю ее ему не удалось увидеть. И лицо он видел всего только какую-нибудь минуту.
Но Ургэль уверенно говорит:
– Это потому, что он не умел шаманить.
Мне не хочется спорить, и я прошу Ургэль рассказать, что было дальше. И Ургэль рассказывает:
– Вот на восьмом месяце, в полнолуние, пришла Бэдэрдэх к Доюдусу. Стала шаманить. Набросила на плечи Доюдусу рысью доху, и видит тойон: у коновязного столба неземной огонь. Дышит дочь Абасы неземным огнем. Как закричит большеголовый якут: «страшно мне! Страшно! Отпусти меня! Ты слитком для меня горяча!»
Ургэль молчит и смотрит куда-то вдаль.
– Что же дальше?
– Да ничего, – говорит Ургэль: – не стало больше Доюдуса: сгорел, испепелился…