И если бы даже я рассказал о моем преступлении и о событиях тогдашней моей жизни, никто не поверил бы мне, потому что даже настоящего имени своего жена мне не открыла.
Но ты, сестра моя, поверишь мне и поймешь меня. И самое страшное то, что я не знаю теперь, жива или мертва моя жена.
И где она? Бродит ли она по серым полям жизни, затаив в сердце оскорбленную любовь, или на иных тропах она идет среди теней от звезды до звезды.
Вот почему томление мое бесконечно. Вот почему даже здесь, в городе, я живу, как всем чужой.
И все чувствуют во мне начало смерти, и боятся меня и ненавидят.
Везде чудится мне шелест ее платья и шорох милых шагов. Иногда я бегу торопливо по улицам и площадям, чтобы взглянуть в лицо незнакомой женщины, потому что я все еще надеюсь встретить ту, которую я потерял в пустыне.
Как я люблю ее! И когда я кощунственно приближаюсь к другой женщине, внезапно отчаяние мною овладевает. Быть может, в этих каменных гробах Великого Города она томится где-нибудь. Быть может, сейчас, в этом доме, рядом, за глухонемой стеной она стоит в своем траурном платье, и лицо ее, как бывало раньше, серебрится в тихом сиянии и губы шепчут любовную молитву.
О, милая, где ты? Где?
Невеста
Торжественное открытие и освящение храма святого Никодима состоялось второго августа, а на другой день можно было увидеть виновника торжества, архитектора Валентина Александровича Баталина, на вокзале железной дороги: он уезжал из Петербурга в Крым.
«Слава Богу, знакомых нет», – думал Баталин, прислушиваясь к говору пассажиров.
Ему было приятно, что никто не напоминает ему о Петербурге, никто не поздравляет его и не восхищается его постройкой.
– Милая моя, а где же наш черный сак? – сказал полный господин, обращаясь к какой-то даме, по-видимому, жене.
Баталин посмотрел на даму, – и как будто волна хлынула ему на сердце.
«Бог мой! Какая красивая!» – подумал он, с восхищением вглядываясь в темный блеск больших глаз, в полуоткрытый живой и милый рот, в чуть сдвинутые брови, строгие и умные, в черные волнистые волосы…
Дама была в трауре. И от этого она показалась Баталину еще более привлекательной и таинственной: траур всегда волновал его.
Раздался второй звонок; все засуетились, и дама в трауре исчезла в толпе.
Баталин забыл о даме, но где-то в глубине сердца осталось нежное и печальное чувство – чувство неопределенного томления и надежды.
В купе кроме Баталина не было никого, и он тотчас задремал, не раздеваясь и не ложась.
Во сне Баталину казалось, что с ним в купе сидит девушка в темной шляпе, надвинутой на лоб; лица ее разглядеть невозможно, но по большой пряди мягких светлых волос, выбившейся из-под шляпы, Баталин догадывается, кто эта девушка.
Баталину жутко и радостно, что она с ним, и он тихо касается ее руки и шепотом говорит:
– Мария! Это вы? Как я счастлив, что вы опять со мной. Значит, это неправда, что вы умерли?
Но девушка молчит, и Баталину молчание ее кажется страшным.
– Мария! Невеста моя! – смущенно шепчет Баталин и хочет проснуться и, наконец, с трудом преодолевая сон, открывает глаза.
– Станция Любань.
Баталин выходит из вагона, и ему приятно, что он снова среди живых людей.
В буфете торопливо едят и пьют; на душе становится легко и весело, когда видишь большой освещенный зал, бутылки, дымящиеся котлеты с горошком и оживленные лица.
На конце длинного стола сидит незнакомка в трауре и, по-видимому, ее муж. Баталин хочет сесть рядом, но его предупреждает седой генерал с перекинутой через плечо кожаной сумкой.
Баталин машинально покупает газету в киоске и возвращается к себе в купе.
«Зачем этот сон? – думает Баталин с тоской. – Зачем?»
Он старается вспомнить то, что произошло два года назад, и ему все прошлое кажется неправдоподобным: и встреча на Севере с этой странной девушкой, и болезненная влюбленность в нее, и предложение, и ожидание свадьбы, и ее неожиданная смерть.
Баталину мерещатся финские шхеры, серебряные туманы, бледное море и Мария. Она стоит на берегу, и ветер спутал ее нежные светлые волосы. И кажется, что еще один порыв ветра – и она отделится от гранитной скалы и полетит вместе с ветром на север.
Тихо покачиваются лайбы на взморье. И белые чайки летают совсем близко у ног этой девушки.
Она смотрит в прозрачную даль, как будто прислушивается к пению, которое доносится до нее Бог знает откуда.
– Мария! Невеста моя!
И вот опять сон тяготеет над Баталиным. Палуба, как шахматная доска, в белых и черных пятнах: это лунный свет дробится канатами, мачтами, парусами и трубами…