– Простите. Если не ошибаюсь, Валентин Александрович Баталин? – сказал господин, приподнимая шляпу.
– Да, вы не ошиблись, но, извините, я не узнаю вас.
– А ведь мы товарищи по гимназии: я – Таланов, Сергей Сергеевич, адвокат, может быть, изволили слышать?
– Как же! Как же! – сказал Баталин, пожимая руку солидному адвокату и с трудом узнавая в нем Сережу Таланова, этого доброго малого, который был любимцем учителей и товарищей.
– Вы, я вижу, в одиночестве, – сказал Таланов, – а я уж два года на семейном положении. Позвольте вас познакомить с моей женой. Зовут ее Любовью Григорьевной.
Когда Баталин пожимал ее маленькую, но сильную руку, он почувствовал, как сердце его неровно застучало, и он должен был сделать усилие, чтобы отвечать на вопросы Таланова.
– Куда же вы едете? В Ялту? А мы, может быть, в Кореиз проедем.
Баталину казалось странным, что Таланов в присутствии Любови Григорьевны может так спокойно разговаривать.
И почему все эти пассажиры равнодушно проходят мимо нее? И почему я сам не стою сейчас на коленях и не говорю громко об ее красоте? Красота, ведь это дар Божий, и надо славить ее всенародно и целовать землю, на которую ступает нога красавицы.
– Мне нравятся ваши работы, – сказала Любовь Григорьевна не без некоторого смущенья, – мне нравятся и театр и церковь Никодима. Перед отъездом я успела ее осмотреть.
– Боже мой! Я так счастлив, если вам нравится, – сказал Баталин со смешным восторгом.
Таланов с видом знатока стал рассуждать о реставрации колокольни св. Марка в Венеции: это была модная тема в то время.
Любовь Григорьевна покорно слушала рассуждения мужа и только изредка поднимала глаза и смотрела на Баталина, как будто безмолвно спрашивала его о важном и значительном.
– Однако, милая, уже качает, – сказал Таланов, – я пойду в каюту, лягу.
– А я еще посижу здесь немного.
– Я вас видел в Петербурге, – сказал Баталин, – и мне так приятно, что мы теперь едем вместе и вот познакомились.
– Я тоже вас заметила на вокзале, – вас мне и раньше показывали.
Так они обменивались незначительными фразами, но эти фразы звучали для них, как обещание и уверение в чем-то.
Ночные волны тяжело дышали и роптали, упорно преследуя пароход.
Уже растерянно заметались пассажиры, ощущая качку.
Крепкий ветер ломал море и шутя качал пароход.
– Проводите меня до каюты, – сказала Любовь Григорьевна, и сама взяла Баталина под руку.
От ее доверчивого жеста у Баталина закружилась голова.
Он довел ее до каюты и вернулся наверх, сел на свернутый канат, посреди палубы, около мачты, и вскоре задремал.
В полусне он слышал, как громко кричал капитан, как топали матросы, как они тащили по палубе что-то большое и длинное…
Громкий разбойничий свист ветра, от которого дрогнули мачты, разбудил Баталина. Очнувшись, он заметил, несмотря на глубокий мрак, какую-то темную фигуру, которая сидела так же, как он, на свернутом канате, прижавшись к мачте. По-видимому, это была женщина, но Баталин не мог разглядеть ее лица.
А в темном море со стоном, как раненый зверь, металась буря, и казалось, что пароход идет боком и тяжело ныряет, и каждый раз, когда с высокого гребня он падал вниз, не верилось, что он опять поднимется и пойдет упрямо вперед, в черную даль.
Темная незнакомка едва касалась своим плечом плеча Баталина, как будто не замечая его. И Баталин не отодвигался прочь, и ему было приятно прикосновение этой женщины, хотя лица ее он не мог разглядеть.
Фонари, мелькавшие кое-где по борту и на мачтах, не могли побороть густого мрака, и казалось странным, что пароход идет куда-то, несмотря на это ночное бездорожье.
У Баталина слегка кружилась голова, и он не решался встать; ему хотелось опять задремать, опять увидеть Марию, как он видел ее во сне, в вагоне. Но образ ее побледнел – и что-то иное беспокоило его.
Наконец, он сосредоточился и понял, чье лицо его волнует. Он увидел совсем живое, милое и совсем доступное лицо, лицо Любови Григорьевны.
«Не она ли сидит рядом с ним? Не она ли касалась его плечом?»
Баталин оглянулся, но уже не было рядом соседки.
Он стал прислушиваться к свисту и стону ветра и ему показалось, что погода становится тише и не так темно вокруг.
Вот мимо пробежал матрос, и можно было увидеть глаза его и блестящие пуговицы на куртке.
Баталин встал и, пошатываясь, подошел к борту. Приятно было бы стоять в соленых брызгах.
Уже море стало светиться, и в небе сияли звезды.
На рассвете Баталин пошел к себе в каюту и крепко уснул молодым сном без мечтаний и сновидений.
Утром, когда он поднялся на палубу, там уже бродили пассажиры с утомленными глазами. Баталин старался угадать, кто сидел с ним ночью около мачты.