Через полчаса один птенец открыл рот и пошевелил крылышками, потом другой, третий и, наконец, четвертый, самый маленький, совсем синий. Тогда жена стала кормить их, разжевывая кусочки хлеба, и птенцы широко раскрывали свои бесстыдные алчные рты и прожорливо глотали пищу. И были видны сквозь их прозрачное тельце кишки и желудок.
Скворцы стали темою нашей жизни. По приказанию жены, я копал для них червей в огороде, менял пух и перья в корзине, где они лежали. И терзаемый ревностью, наблюдал за женой, когда она, стоя над ними, расточала им ласковые слова. Я тайно ненавидел этих слепых гостей, завладевших нашим домом. В этих раскрытых ртах я видел угрозу человеку: они поглотят все, они поглотят меня, эти маленькие жадные желудки. Рот и желудок – больше ничего, так думал я с отвращением, и с досадой смотрел на обнаженные локти моей жены, которая что-то ловко и проворно делала в устроенном ею гнезде.
Три дня возилась моя жена с этими птицами. На четвертый день – утром, проснувшись, я вдруг почувствовал, что у нас в доме случилось что-то. Я быстро оделся и вышел в столовую. Жена стояла около гнезда с руками, сжатыми на груди, и обильные слезы текли по ее щекам.
«Что случилось?» – спросил я, смутно догадываясь, в чем дело. Но жена не отвечала мне.
На столе лежали рядом четыре трупика с ножками, поднятыми кверху, с неловко запрокинутыми шейками, на которых кое-где торчали перышки.
Что случилось с птенцами? Быть может, мы перекормили их; быть может, их убила холодная ночь.
Неизъяснимая жалость наполнила мое сердце. «Мы похороним их в нашем саду», – сказал я, чувствительно вздыхая.
Но жена сердито посмотрела на меня.
В это время Аганатис вошла в столовую, кокетливо потряхивая лапками.
И не успел я опомниться, как жена бросила первого птенца на пол прямо к розовой мордочке Аганатис. Потом – второго, третьего и последнего. Я слышал, как хрустели косточки птенцов в крепких зубах хорошенькой Аганатис.
Слезы обсыхали на глазах жены, и она с алчным весельем смотрела на пиршество пушистого зверька.
Вот тогда я понял, что значит женщина, похожая на мудрую землю.
Весною
Они танцевали на песке перед террасой, сбиваясь с такта, потому что звуки рояля едва долетали до них из комнаты.
Мужчины танцевали до смешного неловко, повинуясь этим молоденьким актрисам.
Хозяин дачи, старик, и его жена, почтенная дама в пенснэ, делали вид, что им приятно смотреть на танцы, но уже было пять часов утра; и вот все вдруг вспомнили, что пора уходить, и стали торопливо прощаться.
Со смехом вышли за калитку и пошли по березовой аллее.
Апрельское утро туманилось по земле серебром, розовело полоской на молодом небе.
Все были слегка пьяны от бессонной ночи, от прикосновений во время вальса, от смешных и нелепых каламбуров.
Их было шесть человек: Лидия Сергеевна, Варя и Соня, и трое мужчин – писатель Глебов, студент Вася и актер Павлуша.
Варя сказала, что она устала, и тотчас Глебов и Вася соединили руки на-крест и понесли ее.
Соня обогнала компанию и громко запела:
Актер Павлуша шел вместе с Лидией Сергеевной и рассеянно целовал у нее руку.
Оттого, что все были молоды, и от запаха ранней весны, и от утреннего розоватого ветра, легко веявшего, и от милого голоса Сони – хотелось смеяться, и стоять на коленях, и говорить кому-то о любви.
Проехал автомобиль, – в нем сидел бритый старик, и все узнали в этом старике известного певца, недавно покинувшего сцену.
Это он когда-то пел цыганские романсы, покоряя сердца.
Лидия Сергеевна отняла руку у Павлуши и, подбоченившись, прошлась по дороге, напевая, «По улице мостовой…»
Павлуша, размахивая руками, стал рассказывать, как каждую ночь разъезжает по Островам на автомобиле этот знаменитый старик – Никита Антонов.
– Колоссально! – кричал Павлуша, размахивая руками: – Колоссально! дет в автомобиле и ест шоколад. Вот, ей Богу! Ничего больше – автомобиль и шоколад. Все надоело…
– Никита Антонов-милый! – кричала Сопя, чуть не плача от восторга: – Милый! Шоколад ест… Милый!
Пришли к пристани. Разбудили лодочника. Около берега чернела огромная машина – землечерпательная, похожая на остов допотопного животного. На ней спали рабочие. Один проснулся, поднялся, помахал фуражкой, приветствуя лодку, и тотчас опять лег.
Было сонно и серебристо. И когда проезжали под мостом, вода журчала, как живая.