Это добрые и щедрые душой люди, подлинные гуманисты. Но их гуманизм – боевой, действенный гуманизм патриотов, которые органически не могут жить иной жизнью, чем жизнь советского социалистического общества. «…Ощущение отечества всегда жило в его сердце» – это, по существу, сказано не только об Анатолии Попове. «Да, я могу жить только так, или я не могу жить вовсе», – заявляет Ульяна Громова. Не приходится удивляться, что фашистскую оккупацию в семье Осьмухиных воспринимали как нечто иллюзорное, противоестественное: «Казалось, надо было просто открыть глаза – и этот мир исчезнет».
Молодогвардейцы не могут не подняться на борьбу, они находят друг друга на путях борьбы, потому что ищут форм объединения, проверенных в мирные годы и совершенно необходимых при организации подполья. Тяжела эта борьба? Разумеется! История подполья – история многочисленных лишений, краснодонцы шли на жертвы, понимая их неизбежность и ничего не жалея для победы. Но им, воспитанным в духе благородства и человеколюбия, нелегко давалась душевная перестройка, которой требовала жестокая и кровавая война. Напомним два характерных эпизода.
Готовясь к нападению на фашистский концлагерь, к жестокой схватке, юноши ненадолго оказались наедине с природой. Они любуются таинственной и прекрасной ночью, рекой, покрытой серебристой туманной дымкой, стараются отвлечься от мыслей о том, что им придется вскоре делать. И когда был подан сигнал, «то простое, естественное чувство природы и счастья жизни, которое только что владело ими, сразу их покинуло». Покинуло, чтобы вернуться вновь, когда будет завершено дело, на которое они встали и которое откроет простор для выявления всех естественных, светлых чувств человеческих.
Другая сцена, – казнь предателя Фомина. Совершая ее, народные мстители испытывали священную ненависть к врагу. Однако они не могли избавиться и от чувства отвращения ко всякому убийству, даже совершенно необходимому. После казни в душе Сережи Тюленина «менялись чувство удовлетворения и азарт удачи, и последние запоздалые вспышки мести, и страшная усталость, и желание начисто вымыться горячей водой, и необыкновенная жажда чудесного дружеского разговора о чем-то совсем-совсем далеком, очень наивном, светлом, как шепот листвы, журчание ручья или свет солнца на закрытых утомленных веках…».
Так думают и чувствуют обыкновенные советские люди, сыны и дочери рабочего класса. Но сама тональность рассказа о них выявляет необыкновенность того, что они совершают, и в этом состоит сущность фадеевской романтики. Писатель решительно отводил упрек в том, что он идеализирует своих юных героев. Молодогвардейцы изображены в сложный и острый период жизни, когда в людях раскрываются основные, лучшие стороны их души, их сознания. «Когда хотите изобразить человека с любовью, – доказывал свою мысль Фадеев, – показать его настоящие, подлинные черты, это не значит, что вы должны замалчивать в человеке его недостатки, а это значит, что способ изображения должен быть такой, когда недостатки не мешают читателю любить этого человека».
Фадеев верен своему замыслу: обнаруживать в простых, «обыкновенных» людях внутренний свет. Флегматичный и застенчивый Ваня Земнухов и внешне малопривлекателен – «длинный, нескладный, сутуловатый». Но зоркий глаз подметит в нем вдохновение, «которое таким ровным и ясным светом горело в душе его, отбрасывая на бледное лицо его какой-то дальний отсвет». Не случайно у Вани «необыкновенное лицо». «Необыкновенным человеком» называет Валя Филатова и Ульяну Громову, в которой за внешним спокойствием тоже таилось «что-то сильное, большое», а из глубины черных очей – очей, а не глаз! – «струился… влажный сильный свет». Фадеев рисовал людей одного поколения, отмечал его общие черты, но рисовал в многообразии ярких человеческих индивидуальностей.
Богат мир чувств Ули Громовой и Олега Кошевого, обоих отличает глубина натуры. Душевная ясность у Олега сочетается с добротой и непосредственностью. Простой, естественный, общительный, он никогда не думал о том, чтобы устанавливать «дистанцию» между собой и товарищами. Олег ближе Уле, чем, скажем, Сергею Тюленину или Любе Шевцовой.
Сережа и Люба – во многом сходные натуры. Тюленин – весь порыв, движение, бьющая через край энергия. Босоногий мальчишка с азартной душой, Сережа отчаянно смел, способен на самые безрассудные поступки. Люба Шевцова аттестована в романе «Сергеем Тюлениным в юбке». Задорная, дерзкая на язык, жившая легко и весело, она прославилась своим насмешливым презрением к немцам, вызывающей отвагой, непринужденным поведением. «Любка-артистка» увлекалась плясками, казалась всем легким, воздушным созданием, призванным порхать над землей. Любуясь ею, автор романа тем не менее опровергает такое суждение: она только играла в артистки, она просто не могла найти себя. «Какой-то живчик не давал ей покоя; ее терзали жажда славы и страшная сила самопожертвования. Безумная отвага в чувство детского, озорного, пронзительного счастья – все звало и звало ее вперед, все выше, чтобы всегда было что-то новое и чтобы всегда нужно было к чему-то стремиться».