– Мы, должно быть, не дальше четырехсот миль от Юкона, – заключил Слоупер, отмечая расстояние по карте ногтем большого пальца.
Совещание, на котором оба «никудышника» хныкали и жаловались на неудачу, подходило к концу.
– Когда-то тут был пост Компании Гудзонова залива. Теперь ничего нет, – сказал Жак-Батист, отец которого, состоявший на службе Пушной компании, совершил в давние времена путешествие по этим местам, после чего не досчитался двух пальцев на ноге.
– Да он не в своем уме! – раздался голос. – Разве здесь нет белых?
– Ни одного! – решительно заявил Слоупер. – Но когда мы выйдем к Юкону, то до Доусона останется миль пятьсот. Так что всего можно считать около тысячи миль.
Уэзерби и Катферт дружно заохали.
– За сколько же времени мы доберемся, Батист?
Метис на минуту задумался.
– Если все мы будем работать, как черти, и никто не выйдет из игры, то десять, двадцать, сорок, пятьдесят дней. А с этими младенцами, – он кивнул на обоих «никудышников», – даже не знаю. Может быть, когда сам ад замерзнет, а может быть, и никогда.
Люди, чинившие свои лыжи и мокасины, оставили работу. Кто-то окликнул по имени отсутствующего участника похода, и тот, выйдя из старой хижины неподалеку от костра, присоединился к остальным. Эта хижина была одной из многих загадок, таившихся среди необъятных просторов Севера. Кем и когда она была построена, никто не знал. Две могилы у входа, отмеченные высокими грудами камней, хранили, быть может, тайну ранних пришельцев. Но чья рука складывала эти камни?
Решительный момент настал. Жак-Батист перестал прилаживать упряжь и заставил упрямившуюся собаку лечь. Повар взглядом попросил помедлить и, бросив несколько кусков бекона в бурлящий котелок с бобами, приготовился слушать. Слоупер поднялся на ноги. Его фигура представляла разительный контраст с обоими «никудышниками», сохранявшими вполне здоровый вид. Слабый, с болезненно желтым лицом, ибо совсем недавно прибыл из Южной Америки, вырвавшись из какой-то дыры, где свирепствовала лихорадка, он, однако, не потерял вкуса к странствиям и все еще был способен работать наравне с остальными. Веса в нем было не больше девяноста фунтов, даже если считать тяжелый охотничий нож; седеющие волосы свидетельствовали о том, что молодость его уже миновала. Сила молодых мускулов Уэзерби или Катферта в десять раз превышала его силу, и все же они не могли за ним угнаться. В течение целого дня он убеждал их решиться на тысячемильный переход, сулящий жесточайшие трудности, которые только может представить себе человек. Он был воплощением неутомимости своей расы, и древнее тевтонское упорство в соединении с сообразительностью и энергией янки поддерживало в нем силу духа.
– Те, кто намерен продолжать путь, как только река окончательно станет, пусть скажут «да».
– Да! – раздалось в ответ восемь голосов. Этим голосам суждено было не раз проклинать судьбу на протяжении многих сотен миль труднейшего пути.
– Кто против, пусть скажет «нет».
– Нет!
Первый раз оба «никудышника» пришли к единодушию, не поступаясь личными интересами каждого.
– Как же вы теперь будете решать? – воинственно спросил Уэзерби.
– По большинству голосов, по большинству голосов! – закричали остальные члены партии.
– Я знаю, что экспедиция может потерпеть неудачу, если вы не пойдете с нами, – вкрадчиво сказал Слоупер, – но я думаю, что если мы будем очень стараться, то уж как-нибудь обойдемся без вас. Что скажете, ребята?
В ответ раздался гул одобрения.
– Но послушайте, – нерешительно сказал Катферт, – а мне-то что делать?
– С нами ты идти не собираешься?
– Не-е-т.
– Ну так и делай что хочешь, черт возьми! В конце концов нас это не касается.
– А ты посоветуйся со своим дружком, – проговорил один уроженец Дакоты, указывая на Уэзерби. – Когда понадобится сварить обед или пойти за дровами, он, наверно, даст тебе хороший совет.
– Тогда будем считать, что все улажено, – заключил Слоупер. – Мы тронемся в путь завтра. Через пять миль сделаем остановку, чтобы окончательно все проверить и посмотреть, не забыли ли чего-нибудь.