Он обратил внимание на одного молодого арестанта, который, побледнев, смотрел на него остановившимися глазами и дрожал от страха в ожидании того, что сейчас произойдет.
— Полно, будь смелее, мальчуган, — ласково обратился к нему Клод, — ведь это минутное дело!
После того как Клод распределил свои вещи и попрощался с товарищами, крепко пожав всем руки, он приказал прекратить тревожные разговоры, доносившиеся из темных углов мастерской, и снова приняться за работу. Все молча повиновались.
Мастерская, где происходили эти события, представляла собой длинную прямоугольную комнату, окна которой находились на обеих продольных стенах, а двери были расположены друг против друга на противоположных сторонах. Станки стояли рядами вдоль окон, а скамейки — под прямым углом к стене. Между двумя рядами станков оставалось свободное пространство, которое длинным коридором тянулось через всю комнату от одной двери к другой. По этому длинному, неширокому коридору и должен был пройти старший надзиратель во время обхода. Он входил обыкновенно в дверь с южной стороны и выходил в северную, осматривая рабочих, находившихся справа и слева от него. Путь этот он проделывал всегда довольно быстро, не останавливаясь.
Клод вернулся на скамью и принялся за работу, так же как Жак Клеман2 принялся бы за молитву.
Наступило тягостное ожидание. Роковой момент приближался. Раздался удар колокола, Клод произнес:
— Без четверти девять.
Он поднялся, медленно прошел по мастерской и, остановившись, облокотился на угол станка, стоявшего с левой стороны, ближе других к входной двери. Лицо его было совершенно спокойно и даже доброжелательно.
Пробило девять. Дверь отворилась. Старший надзиратель вошел. В мастерской наступило мертвое молчание. Начальник по обыкновению шел один. Его лицо, как всегда, выражало веселое самодовольство, самоуверенность и бессердечие; не заметив Клода, неподвижно стоявшего слева от двери и державшего правую руку в кармане, он быстро прошел мимо первых станков, неодобрительно покачивая головой, бормоча что-то себе под нос, равнодушно поглядывая вокруг и не замечая, что все взоры направлены на него, что все сосредоточены на одной ужасной мысли.
Вдруг он резко обернулся, услыхав позади чьи-то шаги.
Уже несколько секунд Клод молча шел за ним.
— Что ты здесь делаешь? — удивился надзиратель. — Почему ты не на своем месте?
В тюрьме человек перестает быть человеком, он — собака, ему говорят ты.
Клод Ге почтительно ответил:
— Господин старший надзиратель, мне надо кое-что сказать вам.
— Что еще?
— Насчет Альбена.
— Опять! — возмутился начальник.
— Как всегда! — ответил Клод.
— Так, значит, — сказал начальник, не останавливаясь, — тебе мало одних суток карцера?
— Господин старший надзиратель, верните мне товарища, — продолжал Клод, следуя за ним.
— Невозможно!
— Господин старший надзиратель, — взмолился Клод с таким отчаянием в голосе, что мог бы разжалобить самого дьявола, — умоляю вас, верните Альбена, вы увидите, как я буду стараться работать. Вы человек свободный, вам не понять, вы не знаете, что такое друг. У меня же нет ничего, кроме тюремных стен. Вы-то можете бывать повсюду, видеться с кем угодно, а у меня нет никого, кроме Альбена. Верните его. Только благодаря Альбену я был сыт, ведь вы это прекрасно знаете. Что вам стоит сказать: «да»? Не все ли вам равно, если два человека, один по имени Клод Ге, а другой по имени Альбен, станут работать вместе в одной мастерской. Дело самое простое. Господин старший надзиратель, мой добрый господин Д., сжальтесь, умоляю вас во имя всего святого!
Никогда еще Клод так много не говорил со своим тюремщиком. Он совсем изнемог от напряжения и молча ждал ответа. Начальник нетерпеливо возразил:
— Невозможно. Сказано тебе. Прекрати разговоры. Ты мне надоел.
И так как он торопился, то ускорил шаги. Клод неотступно следовал за ним. Таким образом они оба очутились перед выходной дверью; восемьдесят арестантов смотрели и слушали затаив дыхание.
Клод тихонько дотронулся до руки начальника.
— Но все же я хочу знать, за что вы приговариваете меня к смерти. Скажите, почему вы нас разлучили?
— Я тебе, кажется, уже говорил, — ответил надзиратель, — потому… — И, повернувшись к Клоду спиной, взялся за ручку двери.