– У Пуаро? – удивился я.
– Да. Он вам не говорил? Смирный вроде, но полный псих, бедняга.
– А вам-то кто это сообщил?
– Да ваша сестра, мисс Шеппард, – усмехнулся инспектор.
Каролина неподражаема. Она не успокоится, пока не выведает все о семье каждого. К несчастью, я никогда не мог внушить ей, что, узнав что-либо, следует держать это при себе, как того требует простая порядочность.
– Садитесь, инспектор, – сказал я, отворяя дверцу машины. – Отправимся к Пуаро и ознакомим нашего бельгийского друга с последними новостями.
– Пожалуй. В конце-то концов, пусть он и не в себе немножко, но про отпечатки на кинжале сообразил. Кент – конечно, у него пунктик. Но вдруг за этим есть что-то полезное?
Пуаро принял нас с обычной любезной улыбкой. Он выслушал инспектора, изредка кивая.
– Похоже, он чист, – угрюмо заключил инспектор. – Человек не может одновременно и совершать убийство, и выпивать в баре за милю от своей жертвы.
– Вы его выпустите? – спросил Пуаро.
– Что же нам остается делать? Мы не можем задержать его по обвинению в шантаже. Ни одной, черт побери, улики! – Инспектор с досадой бросил спичку в камин.
Пуаро поднял ее и положил в специально отведенную для этого коробочку. Но сделал он это машинально: чувствовалось, что мысли его далеко. Потом сказал:
– На вашем месте я бы пока не выпускал этого Кента.
– Что-что? – Рэглан выпучил глаза.
– Я бы пока не стал его выпускать.
– Но ведь он же непричастен к убийству. Так или нет?
– Вероятно, так, но не наверняка.
– Но я только что сказал вам…
– Mais oui, mais oui,[45] я слышал, – перебил его Пуаро. – Я не глух и не глуп, слава богу. Но вы подходите к этой проблеме не под тем… как это… углом.
– Я вас не понимаю, – растерянно сказал инспектор, – мы знаем, что Экройд был жив без четверти десять. Согласны?
Пуаро внимательно поглядел на него и с улыбкой покачал головой.
– Я не согласен ни с чем, что не доказано.
– Но у нас есть доказательства – показания мисс Экройд.
– Какие? Что она ходила попрощаться с дядей? Но я – я не всегда верю тому, что мне говорят девушки, пусть даже самые очаровательные.
– Но, черт возьми, Паркер видел, как она вышла оттуда.
– Нет! – неожиданно резко сказал Пуаро. – Этого он как раз не видел. Я убедился в этом, произведя небольшой опыт, помните, доктор? Паркер видел ее перед дверью. Она держала руку на ручке. Он не видел, как она выходила из кабинета.
– Где же она еще могла быть?
– Может быть, на лестнице.
– На лестнице?
– В этом и заключается моя маленькая идея.
– Но лестница ведет только в спальню мистера Экройда.
Инспектор все еще недоумевал:
– Но если она была в спальне своего дяди, что тут такого? Зачем бы она стала это скрывать?
– А! В том-то и вопрос. Смотря по тому, что она там делала, не так ли?
– Вы имеете в виду… деньги? Но, черт побери, не мисс же Экройд взяла эти сорок фунтов!
– Я ничего не имею в виду. Но вспомните: жизнь здесь была не из легких и для матери, и для дочери. Неоплаченные счета, постоянная нужда в карманных деньгах. Роджер Экройд, как выясняется, был мелочен в денежных делах. Девушка могла оказаться в тяжелом положении из-за сравнительно небольшой суммы! И вот что произошло: она взяла деньги, стала спускаться по лестнице, услышала позвякивание стаканов и поняла, что Паркер направляется в кабинет. Если он увидит ее на лестнице, это покажется ему странным, и, когда денег хватятся, он вспомнит. Она кидается к двери кабинета и даже берется за ручку, чтобы было видно, что она только что вышла оттуда. Появляется Паркер. Она говорит ему первое, что приходит в голову, – повторяет распоряжение, отданное Экройдом раньше, и уходит.
– Но ведь потом-то она должна была понять, что от ее слов зависит многое? – возразил Рэглан. – Что надо открыть правду?
– Потом, – холодно продолжал Пуаро, – мадемуазель Флора попала в трудное положение. Ей ведь сказали только, что явилась полиция, обнаружен грабеж. Ее первая мысль, естественно, о присвоенных ею деньгах, и она повторяет свою историю. Затем узнает о смерти дяди. Она в панике. Падает в обморок. А современные девушки не так-то легко падают в обморок. Перед ней дилемма: либо не отступать от прежних показаний, либо признаться во всем. А признаваться в воровстве молодой девушке нелегко – особенно перед теми, чьим уважением она дорожит.
– Я не верю! – Рэглан стукнул кулаком по столу. – Это невозможно! И вы… вы давно это знали?