Холли повернула голову, указала смуглым кулачком на рояль — ибо пальцем «хорошо воспитанные» дети не показывают — и сказала лукаво:
— Посмотри на даму в сером: дедушка; правда, она сегодня хорошенькая?
У старого Джолиона забилось сердце, и на мгновение комнату застлал туман; потом туман рассеялся, и он спросил, подмигнув:
— Кто же это одел её?
— Mam'zelle!
— Hoilee! Не говори глупостей!
Ах, уж эта француженка! Никак не может пережить, что у неё отняли уроки музыки. Ничего не поделаешь! Его детка — их единственный друг. А это её уроки. И он не уступит, ни за что не уступит! Он погладил тёплую шерсть на голове Балтазара и услышал голос Холли:
— Когда мама вернётся, все останется, как сейчас, правда? Она ведь не любит чужих.
Слова девочки будто окружили старого Джолиона ледяной атмосферой протеста, показали ему, что грозит его вновь обретённой свободе. А! Придётся признать себя стариком, сдаться на милость забот и любви. Или бороться за свою новую и незаменимую дружбу, а от борьбы он уставал смертельно. Но его худое, измождённое лицо так затвердело в решимости, что казалось сплошным подбородком. Это его дом; и его дело; он не уступит! Он взглянул на часы, старые, тонкие, как и он сам; они жили у него пятьдесят лет. Уже пятый час. И, мимоходом поцеловав Холли в макушку, он спустился в холл. Он хотел захватить Ирэн раньше, чем она «пройдёт наверх давать урок. Едва заслышав шум колёс, он вышел на крыльцо и сейчас же увидел, что коляска пуста.
— Поезд пришёл, сэр, но дама не приехала.
Старый Джолион строго взглянул на него снизу вверх, глаза его словно отталкивали от себя любопытство толстяка, запрещали ему уловить горькое разочарование, которое он испытывал.
— Хорошо, — сказал он и повернул обратно в дом.
Он прошёл в кабинет и сел, дрожа как осиновый лист. Что это значит? Может быть, опоздала на поезд, но он слишком хорошо знал, что это не так. «Прощайте, дорогой дядя Джолион!» Почему «прощайте», а не «до свидания»? И её рука, застывшая в воздухе. И её поцелуй. Что это значит? Им овладела неистовая тревога и раздражение. Он встал и зашагал взад и вперёд по турецкому ковру между окном и стеной. Она его бросила! Он был уверен в этом и безоружен. Старик, а хочет любоваться красотой! Не смешно ли! Старость сковала его уста, отняла способность бороться. Нет у него права на все живое и тёплое, ни на что нет права, кроме воспоминаний и горя. Упрашивать её он не мог: гордость есть и у стариков. Безоружен! Целый час, не чувствуя физической усталости, он ходил взад и вперёд, мимо вазы с гвоздикой, которую нарвал для неё и которая дразнила его своим запахом.
Человеку, всю жизнь поступавшему по-своему, труднее всего снести поражение его воли — Жизнь поймала его в сети, и, как несчастная рыба, он плавал и бился о петли то тут, то там, не в силах выскользнуть или прорвать их. В пять часов ему принесли чай и письмо. На мгновение в нём вспыхнула надежда. Он разрезал конверт ножом для масла и прочёл:
«Милый, дорогой дядя Джолион, мне так тяжело писать Вам то, что Вас может огорчить, но вчера я просто не решилась сказать. Я чувствую, что не могу, как раньше, приезжать и давать Холли уроки, теперь, когда возвращается Джун. Некоторые вещи ранят так глубоко, что их нельзя забыть. Так радостно было видеть Вас и Холли! Может быть, мы ещё будем иногда встречаться, когда Вы будете приезжать в город, хотя я уверена, что Вам это вредно, — я ведь вижу, как вы переутомляетесь. По-моему, Вам нужно как следует отдохнуть до конца жары, и теперь, с приездом Вашего сына и Джун, Вам будет так хорошо. Тысячу раз благодарю Вас за всю Вашу доброту ко мне.