Именно в этот момент пролетариат России застала вторая схватка, славная декабрьская схватка.
Поговорим теперь об этой схватке.
Если о январской схватке мы говорили, что ей недоставало революционного сознания, то о декабрьской схватке мы должны сказать, что теперь такое сознание было налицо. Одиннадцать месяцев революционной бури достаточно открыли глаза борющемуся пролетариату России и лозунги: Долой самодержавие! Да здравствует демократическая республика! — стали лозунгами дня, лозунгами масс. Здесь вы уже не увидели бы ни церковных хоругвей, ни икон и царских портретов, — вместо них развевались красные знамена и красовались портреты Маркса и Энгельса, Здесь вы уже не услышали бы пения псалмов и "боже, царя храни", — вместо этого раздавались звуки "Марсельезы" и "Варшавянки", оглушавшие угнетателей.
Следовательно, в отношении революционного сознания декабрьская схватка коренным образом отличалась от январской схватки.
Январской схватке недоставало вооружения, народ шел тогда в бой безоружным. Декабрьская схватка сделала шаг вперед, все бойцы теперь рвались к оружию, с револьверами, ружьями, бомбами, а в иных местах даже с пулеметами в руках. Оружие добыть оружием — вот что стало лозунгом дня. Все искали оружие, все чувствовали необходимость в оружии, печально было только то, что самого оружия было очень мало и лишь незначительное число пролетариев могло выступить вооруженным.
Январское восстание было совершенно разрозненным и неорганизованным, там каждый действовал на авось. Декабрьское восстание и здесь сделало шаг вперед. Петербургский и Московский советы рабочих депутатов и центры "большинства" и "меньшинства", насколько это было возможно, "приняли меры" к тому, чтобы революционное выступление было одновременным, — они призывали пролетариат России к одновременному наступлению. Во время же январского восстания ничего подобного сделано не было. Но так как этому призыву не предшествовала длительная и упорная партийная работа по подготовке восстания, то призыв остался призывом и выступление фактически оказалось разрозненным, неорганизованным. Налицо было лишь стремление к одновременному и организованному восстанию.
Январским восстанием "руководили" главным образом гапоны. Декабрьское восстание имело в этом отношении то преимущество, что во главе его оказались социал-демократы. Но печально было то, что последние были разбиты на отдельные группы, не представляя из себя единой сплоченной партии, и поэтому не могли действовать согласованно. Еще раз Российская социал-демократическая рабочая партия встретила восстание неподготовленной и раздробленной…
Январская схватка не имела никакого плана, не руководствовалась никакой определенной политикой, перед ней не стояло вопроса: наступление или оборона? Декабрьская схватка имела лишь то преимущество, что она ясно поставила этот вопрос, и то только в ходе борьбы, а не в самом начале ее. Что касается решения этого вопроса, то декабрьское восстание обнаружило такую же слабость, как и январское. Если бы московские революционеры с самого начала придерживались политики наступления, если бы они с самого начала, скажем, напали на Николаевский вокзал и захватили его, то, разумеется, восстание было бы более продолжительным и получило бы более желательное направление. Или, например, если бы латышские революционеры решительно проводили политику наступления и не стали колебаться, — они несомненно раньше всего захватили бы батареи пушек, лишив тем самым всякой опоры администрацию, которая сначала допустила захват городов революционерами, а затем, вновь перейдя в наступление, с помощью пушек отвоевала захваченные местности. То же самое надо сказать о других городах. Недаром Маркс говорил: в восстании побеждает смелость, а до конца смелым может быть только тот, кто держится политики наступления.
Вот чем было вызвано отступление пролетариата в средних числах декабря.
Если крестьянство и войска в своей подавляющей массе не присоединились к декабрьской схватке, если последняя вызвала даже недовольство в некоторых "демократических" кругах, — это произошло потому, что ей недоставало той силы и продолжительности, которые так необходимы для расширения восстания и его победы.
Из сказанного ясно, что должны делать сегодня мы, российские социал-демократы.
Во-первых, наша задача — завершить уже начатое нами дело — создание единой и нераздельной партии. Общероссийские конференции "большинства" и "меньшинства" уже выработали организационные основы объединения. Приняли ленинскую формулировку членства в партии и демократический централизм. Идейные и практические центры уже слились, а слияние местных организаций почти уже закончено. Необходим только объединительный съезд, который формально завершит фактическое объединение и тем самым даст нам единую и нераздельную Российскую социал-демократическую рабочую партию. Наша задача — способствовать этому дорогому для нас делу и тщательно готовить объединительный съезд, который, как известно, должен открыться в ближайшее время.
Во-вторых, наша задача — содействовать партии в организации вооруженного восстания, активно вмешаться в это святое дело и без устали работать для него. Наша задача — умножать красные отряды, обучить и спаять их друг с другом, наша задача — оружием добыть оружие, изучить расположение государственных учреждений, подсчитать силы врага, изучить его сильные и слабые стороны и сообразно с этим выработать план восстания. Наша задача — вести систематическую агитацию в армии и в деревнях, особенно в деревнях, расположенных вблизи городов, за восстание, вооружить надежные элементы этих деревень и т. д. и т. д.
В-третьих, наша задача — отбросить всякие колебания, осудить всякую неопределенность и решительно проводить политику наступления…
Словом, сплоченная партия, организованное партией восстание и политика наступления — вот что нам нужно сегодня для победы восстания.
И эта задача становится тем острее и настоятельнее, чем больше углубляется и усиливается голод в деревне и промышленный кризис в городе.
Кое у кого, оказывается, вкралось сомнение в правильности этой азбучной истины, и они безнадежно говорят: что может сделать партия, будь даже единой, если она не сумеет сплотить вокруг себя пролетариат, а пролетариат-де разгромлена он утратил надежду и ему не до инициативы, спасения-де мы должны ждать теперь от деревни и инициатива должна исходить оттуда и т. д. Нельзя не заметить, что товарищи, рассуждающие подобным образом, глубоко заблуждаются. Пролетариат отнюдь не разгромлен, так как разгром пролетариата означает его смерть, наоборот, он по-прежнему живет и усиливается с каждым днем. Он только отступил для того, чтобы, собравшись с силами, вступить в последнюю схватку с царским правительством.
Когда 4-5 декабря Совет рабочих депутатов Москвы- той самой Москвы, которая фактически руководила декабрьским восстанием, — всенародно объявил: мы временно прекращаем борьбу с целью серьезно подготовиться, чтобы снова поднять знамя восстания, — он выразил заветные думы всего российского пролетариата.
И если некоторые товарищи все-таки отрицают факты, если они уже больше не возлагают надежд на пролетариат и хватаются теперь за сельскую буржуазию, — то спрашивается: с кем мы имеем дело, с социалистами-революционерами или социал-демократами, ибо ни один социал-демократ не станет сомневаться в той истине, что фактическим (а не только идейным) руководителем деревни является городской пролетариат,
Нас уверяли в свое время в том, что самодержавие разгромлено после и октября, но мы и этому не поверили, так как разгром самодержавия означает его смерть, а оно не только не умерло, но и собирало новые силы для нового нападения. Мы говорили, что самодержавие только отступило. Оказалось, что мы были правы…
Нет, товарищи! Российский пролетариат не разгромлен, он только отступил и теперь готовится к новым славным боям. Российский пролетариат не опустит обагренного кровью знамени, он никому не уступит руководства восстанием, он будет единственным достойным вождем русской революции.