все… дома… Я опять фантазирую, вы заметили?..
Я не знаю, я не специалист, меня недавно оперирова-
ли. Я лежу и чувствую — не так. Не знаю как, но не так.
Я не специалист, поэтому я молчал, иначе они бы меня
зарезали. Но это в больнице, а здесь мы же можем фан-
тазировать. Может быть, я не прав, но у меня такое ощу-
щение… Это все нужно играть не так. Как?.. Отвечу.
Иначе! Может быть, настолько иначе, что не играть во-
обще. Попробовать. Если получится хорошо, продол-
жать не играть. Может быть, так. А может быть, ничего
не менять, все так играть, но без публики. Вы следите за
ходом моей мысли?.. Следите вы, потому что мне труд-
но. А может быть, так играть, чтобы не играть? Ставить
и в то же время не ставить. Обращать внимание и не об-
ращать. Говорить о чем-нибудь и не говорить. Речка
движется и не движется. Трудно высказать и не выска-
зать. То, что это не так, я знаю твердо. А вот как? Если
вы не сыграете так, как я говорю, еще раз извините…
Я могу изложить свои пожелания в письменном виде.
Время больших перемещений
Наступило такое время, когда сказать, кто куда по-
едет, невозможно. Наступило время больших переме-
щений. Люди ездят. Над головой жужжат битком наби-
тые самолеты, они летят на юг. Такие же набитые само-
леты летят обратно. Если бы Ту-104 имели подножки,
на них бы висели гроздьями. В Воркуту билет достать
невозможно, на Дальнем Востоке битком, на Крайнем
Севере на каждом камне турист, в Москве, как обычно,
вынесет из метро, ударит об забор и понесет в другое
метро — ваше счастье, если вам туда надо. В каждом го-
роде полно приезжих, откуда же они выезжают?
Мы встречаемся с друзьями в Ленинграде, уезжаем
от них в отпуск и там встречаем тех же друзей.
Время больших перемещений! Половина людей едет
туда, половина обратно, остальные стоят в очереди за
билетами. Мой дедушка пятьдесят лет сидел камнем,
вчера он двинул в Новосибирск с ответным визитом.
Такое время! Все знают правила уличного движе-
ния. Появились миллионы непьющих: они за рулем, их
пешком под кирпич не затолкаешь!
Такое время — каждый третий спрашивает, как
пройти, каждый второй не знает.
Время больших перемещений. Массы двинули за
город. В музеях демографический взрыв. В гостиницах
толпы. Под каждым деревом семья. В гнездах по два
птенца и по четыре первоклассника.
На одного лося по двадцать тысяч человек с фото-
аппаратами. На малого зайца сорок человек с ружьями,
собаками и удостоверениями.
Волки растерялись: за каждым их движением сле-
дят по восемь человек, и в их стаю затесался самец с ки-
нокамерой и билетом клуба кинопутешественников.
За Полярным кругом завыл белый медведь, опеча-
танный, окольцованный и зарегистрированный.
Двадцать человек ждут, когда вынырнет морж. Он
бы и не вынырнул, но его снизу подталкивают четыре
аквалангиста.
Рыба-кит по фамилии Джек с потухшим взглядом
крутит сальто за полведра рыбы, которая свое уже от-
крутила.
Шестнадцать человек помогают льву охотиться.
Двое держат козу, один бежит впереди и лаем показы-
вает, где она находится.
В стае акул двое наших!
Люди ездят. Пообедать им уже неинтересно, одеть-
ся им уже неинтересно, им интересно путешествовать,
видеть, слышать и кроме желудка и тела доставлять на-
слаждение своей душе, чтобы еще полнее сделать то,
что называется этим простым словом — жизнь!
Помолодеть
Хотите помолодеть?..
Кто не хочет, может выйти, оставшиеся будут слу-
шать мой проект.
Чтобы помолодеть, надо сделать следующее.
Нужно не знать, сколько кому лет.
А сделать это просто: часы и календари у населения
отобрать, сложить все это в кучу на набережной.
Пусть куча тикает и звонит, когда ей выпадут ее
сроки, а самим разойтись. Кому интересно, пусть возле
кучи стоит, отмечает.
А мы без сроков, без времени, без дней рождения,
извините.
Ибо нет ничего печальней дней рождения, и годов-
щин свадеб, и лет работы на одном месте.
Так мы и без старости окажемся…
Кто скажет: «Ей двадцать, ему сорок»? Кто считал?
Кто знает, сколько ей?..
Не узнаешь — губы мягкие, и все.
Живем по солнцу.
Все цветет, и зеленеет, и желтеет, и опадает, и ждет