солнца.
Птицы запели — значит утро.
Стемнело — значит вечер.
И никакой штурмовщины в конце года, потому что
неизвестно.
И праздник не по календарю, а по настроению.
Когда весна или, наоборот, красивая зимняя ночь,
мы и высыпали все и танцуем…
А сейчас… Слышите — «сейчас»?
Я просыпаюсь — надо мной часы.
Сажусь — передо мной часы.
В метро, на улице, по телефону, телевизору и на ру-
ке — небьющаяся сволочь с календарем.
Обтикивают со всех сторон.
Напоминают, сколько прошло, чтобы вычитанием
определить, сколько осталось: час, два, неделя, месяц.
Тик-так, тик-так.
Бреюсь, бреюсь каждое утро, все чаще и чаще!
Оглянулся — суббота, суббота. Мелькают вторники,
как спицы.
Понедельник — суббота, понедельник — суббота?
Жить когда?..
Не надо бессмертия.
Пусть умру, если без этого не обойтись.
Но нельзя же так быстро.
Только что было четыре — уже восемь.
Только я ее целовал, и она потянулась у окна, про-
свеченная, — боже, какая стройная!
А она уже с ребенком, и не моим, и в плаще, и рас-
полнела.
И я лысый, и толстый, и бока, и на зеркало злюсь…
Только что нырял на время и на расстояние — сейчас
лежу полвоскресенья и газеты выписываю все чаще.
А это раз в год!
В детстве казалось, возьмешь ложечку варенья —
в банке столько же.
Ерунда! В банке меньше становится.
Уже ложкой по дну шкрябаешь…
И что раздражает, так это деревья.
То зеленые, то желтые.
И стоят, и все.
Маленький попугай — крепкий тип.
Гоголя помнит и нас помнить будет.
Нельзя нам так быстро.
Не расстраивался бы и вас не расстраивал.
Но жить люблю, поэтому и хочется…
Спасибо вам всем, спасибо!
Для В. Ильченко
Спасибо, спасибо, спасибо вам всем. Спасибо цент-
ральной печати, нашему городскому начальству, пио-
нерской организации. Спасибо всем вам!
Инвалид я. Один остался. Лежу, почти не встаю. Ос-
колки всюду. Лицо изуродовано — стыдно на улице.
Дома лежал. Вначале работу давали. Скрепочки делал.
Потом как-то замотались. Кто-то проворовался. Ар-
тель прикрыли, а я так остался. Все заняты, бегают.
А я лежу, стараюсь не шуметь. Пятнадцать лет лежал,
никого не было. Думал, забыли. Вдруг случайно това-
рищ фронтовой заглянул. Увидал, как я лежу, написал
письмо. Корреспондент приезжал. Увидал, как я лежу,
написал статью. И что самое удивительное — напечата-
ли! Напечатали! Спасибо, спасибо… Все, все перемени-
лось. Не одинок я больше, просто, оказывается, никто
не знал. А как все узнали — примчались, прилетели!
Вся комната в знаменах. Пионеры сбор у постели героя
провели. Неделю помощи объявили. Шестой день по-
могают, еще завтра целый день будут помогать. Солда-
ты прибегали с лейтенантом, просили рассказать, как
Днепр форсировали. Я начал рассказывать, как форси-
ровали, и не могу. Спасибо, спасибо вам, товарищи из
округа, что не забыли. Спасибо, что помните тех, кто
осколки в груди носит. Спасибо вам всем.
Памятник мне делают. То есть бюст. Фамилию при-
бегали узнавать. Старушка одинокая написала, что хо-
чет меня удочерить. У нее уже есть два грузина, казах
и друг степей калмык, ей нужен инвалид. Отставник
приглашал к себе в Ялту погостить, только просил, что-
бы его письмо опубликовали. А позавчера вообще стол
накрыли, деликатесов навезли, в жизни не то что не ел,
не видел такого! Икры всякие, крабы, осетры, ананасы.
Все, что земля родит, все на том столе было, — иност-
ранцев ждали. Уже начали обратно в корзину соби-
рать — думали, не приедут — приехали, приехали. От-
ведал всего. Первый раз такое испытал. Спасибо. Что,
значит, не забыли. Нужен я кому-то, нужен. А сегодня
двое из райисполкома, от которых все зависит, приезжа-
ли посмотреть, как я лежу. С газетой приехали. Статью
читают и на меня смотрят — сличают. А я лежу и раду-
юсь: занятые люди, а вырвались, нашли время. И прямо
спорить у постели начали, кто раньше должен помогать.
— Вы обязаны были проявить чуткость!
— Почему я обязан? Кто он мне, отец?
— А мне он кто, дядя?
— Идите с ним вместе к чертовой матери!
— Ха-ха! Теперь уже поздно! Теперь нужно реаги-
ровать.
— Теперь ему квартиру надо давать.
— Давайте!
— А очередь?