Обреюсь молчанием, у слов выращу чуб.
Чертоги бога отдам словам внаем.
Пусть каждое слово мое –
Это Разин выплюнул зубы
Вам: нате! проклятых невольник.
Как поиск грозой колокольни,
Велю – станут образу метки.
Вы еще не поняли, что мой глагол –
Это бог, завывающий в клетке.
1915–1916
«Страну Лебедию забуду я…»*
Страну Лебедию забуду я
И неги трепетных Моревен.
Про Конецарство, ведь оттуда я,
Доверю звуки моей цеве.
Где конь благородный и черный
Ударом ноги рассудил,
Что юных убийца – упорный,
Жуя, станет жить, медь удил.
Где конь звероокий с волной белоснежной
Стоит, как судья у помоста,
И дышло везут колесницы тележной
Дроби злодеев и со ста.
И гривонос благородный
Свое доверяет копыто
Ладони покорно холодной,
А чья она – всеми забыто.
Где гривы – воздух, взоры – песни,
Все дальше, дальше от ням-ням!
Мы стали лучше и небесней,
Когда доверились коням.
О люди! Так разрешите вас назвать?
Режьте меня, жгите меня!
Но так приятно целовать
Копыто у коня:
Они на нас так не похожи,
Они и строже и умней,
И белоснежный холод кожи,
И поступь твердая камней.
Мы не рабы, но вы посадники,
Но вы избранники людей!
И ржут прекрасные урядники,
В нас испытуя слово «дей!»
Над людом конских судей род
Обвил земной шар новой молнией.
Война за кровь проходит в брод,
Мы крикнем: «Этот дол не ей!»
И черные, белые, желтые
Забыли про лай и про наречья.
Иной судья – твой шаг, тяжел ты!
И власть судьи не человечья.
Ах, князь и кнезь, и конь, и книга –
Речей жестокое пророчество.
Они одной судьбы, их иго
Нам незаметно, точно отчество.
1915–1916
«Я и Саири, мы вместе гуляли…»*
Я и Саири, мы вместе гуляли,
Слова собирая для ласковой Ляли.
Они растут среди мощных дубов
Друзьями черники, друзьями грибов.
Словесными чарами громко чаруясь,
Наполнили мы весь березовый туес.
Меня беспокоил задумчивый сум,
И таял в ладонях из озера шум.
Не будь сувора, не будь сурова,
Но будь проста, как вся дуброва!
Саири моя так изящна и хупава,
Что рядом с ней каждый из города Глупова.
Мокроогненные очи – это ты иль цыганча?
Точно море около Сочи, шелка пролиты с плеча…
<1915–1916>
В лесу
Словарь цветов*
На эти златистые пижмы
Росистые волосы выжми.
Воскликнет насмешливо – «только?»
Серьгою воздушная ольха.
Калужниц больше – черный холод,
Иди, позвал тебя Рогволод.
Коснется калужницы дремя,
И станет безоблачным время.
Ведь мною засушено дремя
На память о старых богах.
Тогда серебристое племя
Бродило на этих лугах.
Подъемля медовые хоботы,
Ждут ножку богинины чёботы.
И белые ель и березы,
И смотрят на небо дерезы.
В траве притаилась дурника,
И знахаря ждет молодика.
Чтоб злаком лугов молодиться,
Пришла на заре молодица.
Род – конского черепа кость.
К нему наклоняется жость.
Любите, носите все те имена,
Что могут онежиться в Лялю.
Деревня сюда созвана,
В телеге везет свою кралю.
Лялю на лебеде
Если заметите,
Лучший на небе день
Кралей отметите.
И крикнет и цокнет весенняя кровь:
Ляля на лебеде – Ляля любовь!
Что юноши властной толпою
Везут на пути к водопою?
Кралю своего села!
Она на цветах весела.
Желтые мрачны снопы
Праздничной возле толпы.
И ежели пивни захлопали,
И песни вечерней любви,
Наверное, стройные тополи
Смотрят на праздник в пыли.
Под именем новым – Олеги,
Вышаты, Добрыни и Глебы
Везут конец дышла телеги,
Колосьями спрятанной в хлебы,
Своей голубой королевы.
Но и в цветы запрятав низ рук,
Та смугла встает, как призрак.
«Ты священна, Смуглороссья», –
Ей поют цветов колосья.
И пахло кругом мухомором и дрёмой,
И пролит был запах смертельных черемух.
Эй! Не будь сувора, не будь сурова,
Но будь проста, как вся дуброва.