Выбрать главу

Людовик XVII

Отцам из роз венец, тебе из терний, Отцам — вино, тебе — пустой графин. За их грехи ты жертвой пал вечерней, О на заре замученный дофин! Не сгнивший плод — цветок неживше-свежий Втоптала в грязь народная гроза. У всех детей глаза одни и те же: Невыразимо-нежные глаза! Наследный принц, ты стал курить из трубки, В твоих кудрях мятежников колпак, Вином сквернили розовые губки, Дофина бил сапожника кулак. Где гордый блеск прославленных столетий? Исчезло все, развеялось во прах! За все терпели маленькие дети: Малютка-принц и девочка в кудрях. Но вот настал последний миг разлуки. Чу! Чья-то песнь! Так ангелы поют… И ты простер слабеющие руки Туда наверх, где странникам — приют. На дальний путь доверчиво вступая, Ты понял, принц, зачем мы слезы льем, И знал, под песнь родную засыпая, Что в небесах проснешься — королем.

На скалах

Он был синеглазый и рыжий, (Как порох во время игры!) Лукавый и ласковый. Мы же Две маленьких русых сестры. Уж ночь опустилась на скалы, Дымится над морем костер, И клонит Володя усталый Головку на плечи сестер. А сестры уж ссорятся в злобе: «Он — мой!» — «Нет — он мой!» — «Почему ж?» Володя решает: «Вы обе! Вы — жены, я — турок, ваш муж». Забыто, что в платьицах дыры, Что новый костюмчик измят. Как скалы заманчиво-сыры! Как радостно пиньи шумят! Обрывки каких-то мелодий И шепот сквозь сон: «Нет, он мой!» — «(Домой! Ася, Муся, Володя!») — Нет, лучше в костер, чем домой! За скалы цепляются юбки, От камешков рвется карман. Мы курим — как взрослые — трубки, Мы — воры, а он атаман. Ну, как его вспомнишь без боли, Товарища стольких побед? Теперь мы большие и боле Не мальчики в юбках, — о нет! Но память о нем мы уносим На целую жизнь. Почему? — Мне десять лет было, ей восемь, Одиннадцать ровно ему.

Дама в голубом

Где-то за лесом раскат грозовой, Воздух удушлив и сух. В пышную траву ушел с головой Маленький Эрик-пастух. Темные ели, клонясь от жары, Мальчику дали приют. Душно… Жужжание пчел, мошкары, Где-то барашки блеют. Эрик задумчив: — «Надейся и верь, В церкви аббат поучал. Верю… О Боже… О, если б теперь Колокол вдруг зазвучал!» Молвил — и видит: из сумрачных чащ Дама идет через луг: Легкая поступь, синеющий плащ, Блеск ослепительный рук; Резвый поток золотистых кудрей Зыблется, ветром гоним. Ближе, все ближе, ступает быстрей, Вот уж склонилась над ним. — «Верящий чуду не верит вотще, Чуда и радости жди!» Добрая дама в лазурном плаще Крошку прижала к груди. Белые розы, орган, торжество, Радуга звездных колонн… Эрик очнулся. Вокруг — никого, Только барашки и он. В небе незримые колокола Пели-звенели: бим-бом… Понял малютка тогда, кто была Дама в плаще голубом.

В Ouchy

Держала мама наши руки, К нам заглянув на дно души. О, этот час, канун разлуки, О предзакатный час в Ouchy! — «Все в знаньи, скажут вам науки. Не знаю… Сказки — хороши!» О, эти медленные звуки, О, эта музыка в Ouchy! Мы рядом. Вместе наши руки. Нам грустно. Время, не спеши!.. О, этот час, преддверье муки, О вечер розовый в Ouchy!

Акварель

Амбразуры окон потемнели, Не вздыхает ветерок долинный, Ясен вечер; сквозь вершину ели Кинул месяц первый луч свой длинный. Ангел взоры опустил святые, Люди рады тени промелькнувшей, И спокойны глазки золотые Нежной девочки, к окну прильнувшей.

Сказочный Шварцвальд

Ты, кто муку видишь в каждом миге, Приходи сюда, усталый брат! Все, что снилось, сбудется, как в книге — Темный Шварцвальд сказками богат! Все людские помыслы так мелки В этом царстве доброй полумглы. Здесь лишь лани бродят, скачут белки… Пенье птиц… Жужжание пчелы… Погляди, как скалы эти хмуры, Сколько ярких лютиков в траве! Белые меж них гуляют куры С золотым хохлом на голове. На поляне хижина-игрушка Мирно спит под шепчущий ручей. Постучишься — ветхая старушка Выйдет, щурясь от дневных лучей. Нос как клюв, одежда земляная, Золотую держит нить рука, — Это Waldfrau, бабушка лесная, С колдовством знакомая слегка. Если добр и ласков ты, как дети, Если мил тебе и луч, и куст, Все, что встарь случалося на свете, Ты узнаешь из столетних уст. Будешь радость видеть в каждом миге, Все поймешь: и звезды, и закат! Что приснится, сбудется, как в книге, — Темный Шварцвальд сказками богат!