5 июля 1913
<Коктебель>
«Я, полуднем объятый…»
Я, полуднем объятый,
Точно крепким вином,
Пахну солнцем и мятой,
И звериным руном.
Плоть моя осмуглела,
Стан мой крепок и туг,
Потом горького тела
Влажны мускулы рук.
В медно-красной пустыне
Не тревожь мои сны –
Мне враждебны рабыни
Смертно-влажной Луны.
Запах лилий и гнили
И стоячей воды,
Дух вербены, ванили
И глухой лебеды.
10 апреля 1910
Коктебель
«Дети солнечно-рыжего меда…»
Дети солнечно-рыжего меда
И коричнево-красной земли –
Мы сквозь плоть в темноте проросли,
И огню наша сродна природа.
В звездном улье века и века
Мы, как пчелы у чресл Афродиты,
Вьемся, солнечной пылью повиты,
Над огнем золотого цветка.
<Январь> 1910
С.-Петербург
Надписи
1
Еще не отжиты связавшие нас годы,
Еще не пройдены сплетения путей…
Вдвоем, руслом одним, не смешивая воды,
Любовь и ненависть текут в душе моей.
2
В горькой купели земли крещены мы огнем и тоской,
Пепел сожженной любви тлеет в кадильнице дня.
3
Вместе в один водоем поглядим ли мы осенью поздней, –
Сблизятся две головы – три отразятся в воде.
<1910>
«Я верен темному завету:…»
Я верен темному завету:
«Быть всей душой в борьбе!»
Но змий,
Что в нас посеял волю к свету,
Велев любить, сказал: «Убий».
Я не боюсь земной печали:
Велишь убить, – любя, убью.
Кто раз упал в твои спирали –
Тем нет путей к небытию.
Я весь – внимающее ухо.
Я весь – застывший полдень дня.
Неистощимо семя духа,
И плоть моя – росток огня:
Пусть капля жизни в море канет –
Нерастворимо в смерти «Я»,
Не соблазнится плоть моя,
Личина трупа не обманет,
И не иссякнет бытие
Ни для меня, ни для другого:
Я был, я есмь, я буду снова!
Предвечно странствие мое.
11 июля 1910
<Коктебель>
«Замер дух – стыдливый и суровый…»
Замер дух – стыдливый и суровый,
Знаньем новой истины объят…
Стал я ближе плоти, больше людям брат.
Я познал сегодня ночью новый
Грех… И строже стала тишина –
Тишина души в провалах сна…
Чрез желанье, слабость и склоненье,
Чрез приятие земных вериг –
Я к земле доверчивей приник.
Есть в грехе великое смиренье:
Гордый дух да не осудит плоть!
Через грех взыскует тварь Господь.
5 января 1912
<Париж>
Пещера
Сперва мы спим в пурпуровой Пещере,
Наш прежний лик глубоко затая:
Для духов в тесноту земного бытия
Иные не открыты двери.
Потом живем… Минуя райский сад,
Спешим познать всю безысходность плоти:
В замок влагая ключ, слепые, в смертном поте,
С тоской стучимся мы назад…
О, для чего с такою жадной грустью
Мы в спазмах тел палящих ищем нег,
Устами льнем к устам и припадаем к устью
Из вечности текущих рек?
Нам путь закрыт к предутренней Пещере:
Сквозь плоть нет выхода – есть только вход.
А кто-то за стеной волнуется и ждет…
Ему мы открываем двери.
Не мы, а он возжаждал видеть твердь!
И наша страсть – полет его рожденья…
Того, кто в ласках тел не ведал утоленья,
Освобождает только смерть!
31 августа 1915
<Биарриц>
Материнство
Мрак… Матерь… Смерть… Созвучное единство…
Здесь рокот внутренних пещер…
Там свист серпа в разрывах материнства:
Из мрака – смерч, гуденье дремных сфер.
Из всех узлов и вязей жизни – узел
Сыновности и материнства – он
Теснее всех и туже напряжен,
Дверь к бытию Водитель Жизни сузил.
Я узами твоих кровей томим,
А ты, о мать, – найду ль для чувства слово?
Ты каждый день меня рождаешь снова
И мучима рождением моим.
Кто нас связал и бросил в мир слепыми?
Какие судьбы нами расплелись?
Как неотступно требуешь ты: «Имя
Свое скажи мне! Кто ты? назовись».
Не помню имени… но знай, не весь я
Рожден тобой, и есть иная часть,
И судеб золотые равновесья
Блюдет Вершительная власть.
Свобода и любовь в душе неразделимы,
Но нет любви, не налагавшей уз…
Тягло земли: двух смертных тел союз.
Как вихри, мы сквозь вечности гонимы.
Кто, возлюбив другого для себя,
Плоть возжелал для плоти, без возврата,
Тому в свершении расплата:
Чрез нас родятся те, кого, любя,
Связали мы желаньем неотступным.
Двойным огнем ты очищалась, мать, –
Свершая всё, что смела пожелать,
Ты обняла в слияньи целокупном
В себе самой возлюбленную плоть…
Но как прилив сменяется отливом –
Так с этих пор твой каждый день Господь
Отметил огненным разрывом.
Дитя растет, и в нем растет иной,
Не женщиной рожденный, непокорный,
Но связанный твоей тоской упорной,
Твоею вязью родовой.
Я знаю, мать, твой каждый час – утрата,
Как ты во мне, так я в тебе распят.
И нет любви твоей награды и возврата,
Затем что в ней самой – награда и возврат!