Выбрать главу
Это вновь на пирушке Попель у дому, у домови Пяста, на века загулял и пропил дорогие княжие яства.
Восставай, Земовит, из нови на свои веселые ноги, оброни с величанной брови, что тебе обещали боги.

[1914]

Об 1915 годе

Серп на ущербе притягивает моря, и они взойдут на берег, шелками хлюпая Вот волн вам, их ропот покоряя, привидится эскадра белотрубая. Герб серба сорвала слишком грубая рука. Время Европу расшвырять! Пусть рушатся колени зданий в огне, пусть исказится за чертою черта поношенной морды мира. Божьего гнева я слышу голос у каждого рта. Страны ли стали вам дороги? Слышите,           больше их нет: Дания – знак с колокольни, Бельгия –           выстрел с борта. Матерой материк в истерике, пули изрешетили его дочерей черепа, скоро уже – о, вы не верите? – вам, вам, вам выступать, – только стальной Америки выдвинется презрительная губа.

[1914]

Весна войны

Захлестанная ветрами слепая лошадь – весна кричала от страха боли, туманов бельма           выкатывая. Я вышел узнать, в чем дело, что улица стала             тесна, зачем столпилась на площади, плача, толпа            плакатовая? Но только ступил с подъезда – и сам захлебнулся              от слез: ее уже подкосило, и только из грязи гривы флаг трепался над мостовой, и я его вам принес и пару ног ее, трижды ветрами вывихлых.
Смотрите: здесь нет и помина того, что прошло на земле, чье солнце, как пламя камина, потухло величия лет.
Где разом сарматские реки, сгибаясь железной дугой, открыли ледяные веки и берег явили нагой.
Где в свивах растерзанных линий запела щемящая давка – как тысячеструнных Румынии – сердец, покачнувшихся навкось.
То – взора томителен промах, то – сердце, отгрянувши, ухнет, а сколько отпущено грома в замок запираемой кухни!
Полков почерневшая копоть обвешала горные тропы, им любо, им бешено топать в обмерзшие уши Европы.
И пали осенние травы пугливого конского храпа, где, ранена, Русская-Рава качает разбитою лапой.
Вы, руки! Держать не можете. Падите, мертвея, наземь, пускай боевые лошади пройдут за кубанским князем.
Вы, кони! В привычном ужасе храпите, осев, на крупы. Уже в придорожной лужице купаются тихо трупы.

1916

«Пусть новую вывесят выдумку…»

Пусть новую вывесят выдумку над стеклами новых наций, как будто тому в крови дымку не все равно где взорваться.
Все мысли безумием вымыты, земля опоясалась в гул… Теплейте, холодные климаты, огнем разряжаемых дул.
Ведь пушки дышали розами, клубами алых и чайных, и в битву вступили озими, пылая маков отчаяньем.
И остров Явы рассерженный проплыл, сотрясаясь в громах, и остов яви отверженной за промахом делал промах.
Но чем заглушу, и смогу ли, печаль одноногих людей, из вьюг отлетающих в гуле, прибитых к забытой беде?
Пусть там, на взлетевших Карпатах, качаются снега цветы, но – эти улыбки горбатых из чертополоха свиты.
И к этому морю ледовитого мужества путей не найдет ядовитое дружество.

1916

«Я знаю: все плечи смело…»

Я знаю: все плечи смело ложатся в волны, как в простыни, а ваше лицо из мела горит и сыплется звездами.
Вас море держит в ладони, с горячего сняв песка, и кажется, вот утонет изгиб золотистого виска…
Тогда разорвутся губы от злой и холодной ругани, и море пойдет на убыль задом, как зверь испуганный.
И станет коситься глазом в небо, за помощью, к третьему, но брошу лопнувший разум с размаха далеко вслед ему.
И буду плевать без страха в лицо им дары и таинства за то, что твоя рубаха одна на песке останется.

1915

«Ушла от меня, убежала…»

Ушла от меня, убежала, не надо, не надо мне клятв! У пчел обрываются жала, когда их тревожат и злят.