Еще правдивей и короче
и лучше длинных пустяков
плясать под музыку ороча,
под детский голос остяков.
Тебе же сосны надоели,
пускай свою нам бросит перс тень
и повернет вокруг недели,
как сказочный волшебный перстень,
чтобы тебе могла присниться
небес сияющая кротость,
чтоб снова Будда сел на лотос,
склонив гремящие ресницы.
Пока же здесь – пока мы здесь,
пока стоим в оленьей шкуре,
пока сияет Север весь, –
давай пропляшем танец бури!
1918
Музыка из окон
Подмостки вечера полого –
лишь вина вечерних рос допью –
Бах, в перчатках из олова,
колеблет тяжкою поступью.
Но он ускоряет шаг, не рад,
гонимый темною тенью:
это – грозные трубы Вагнера
пророчат землетрясенье…
А по синему небу августа
видно летящего Фауста,
избитого вдоль и поперек
хлыстами смычков в опере.
1921
Океания
1
Вы видели море такое,
когда замерли паруса,
и небо в весеннем покое,
и волны – сплошная роса?
И нежен туман, точно жемчуг,
и видимо мление влаг,
и еле понятное шепчет
над мачтою поднятый флаг,
и, к молу скрененная набок,
шаланда вся в розовых крабах?
И с берега – запах левкоя,
и к берегу льнет тишина?..
Вы видели море такое
прозрачным, как чаша вина?!
2
Темной зеленью вод бросаясь
в занесенные пылью глаза,
он стоит между двух красавиц,
у обеих зрачки в слезах.
Но не любит тоски и слез он,
мимолетна – зари краса.
На его засвежевший лозунг
развиваются паруса.
От его молодого свиста
поднимаются руки вверх,
на вдали зазвучавший выстрел,
на огонь, что светил и смерк.
Он всему молодому сверстник,
он носитель безумья брызг,
маяками сверкают перстни
у него на руках из искр.
Ополчись же на злую сушу,
на огни и хрип кабаков, –
Океан загляни нам в душу,
смой с ней сажу и жир веков!
3
Он приставил жемчужный брегет
к моему зашумевшему уху,
и прилива ночного шаги
зазвучали упорно и глухо.
Под прожектор, пронзающий тьму,
озаряющий – тело ль, голыш ли? –
мы по звонкому зову тому
пену с плеч отряхнули – и вышли.
И в ночное зашли мы кафе –
в золотое небесное зало,
где на синей покатой софе
полуголой луна возлежала.
И одной из дежурящих звезд
заказав перламутровых устриц,
головой доставая до люстры,
он сказал удивительный тост:
«Надушен магнолией
теплый воздух Юга.
О, скажи, могло ли ей
сниться сердце друга?
Я не знаю прелестей
стран моих красавиц,
нынче снова встретились,
к чьим ногам бросаюсь».
И, от горя тумана серей,
он приподнялся грозным и жалким,
и вдали утопающий крейсер
возвестил о крушении залпом.
Но луна, исчезая в зените,
запахнув торопливо жупан,
прошептала, скользя: «Извините».
И вдали прозвучало: «Он пьян».
[1919]
Новое утро
Как на рассвете видеть странно
богов с седою бородой!..
Их океан – большая ванна
с позеленевшею водой.
Но лжет виденье Иоанна!
Наш бог – живой и молодой…
И не от вешнего угара
кружится сладко голова –
то курят ангелы сигары,
слагая новые слова.
Моя нетвердая походка,
звеня, уносит плиты прочь.
«Уйдите, старая кокотка,
вчера увянувшая ночь!»
Ничьих свиданий на рассвете
несмелый шум не шелестел,
пока черемуховый ветер
не сбросил брызги на листе.
И воздух стал – нежнее шелка,
прильнув к плечам, прильнув к домам,
а соловей его исщелкал
и в клочья ветер изорвал!
Мне в утреннем душистом хламе
зарыться сладко в сон и в тишь,
но солнце, – рыжими хохлами
сверкая, захохочет с крыш.
Пока же мир поет: «Осанна!» –
пока никто не увидал, –
скорее – в небеса, Оксана,
навек, навек и без следа!