Выбрать главу
3
Все ждут, все ждут:      когда ж начнешь ты падать, еще горящ, и первая    Испании эспада проколет хрящ. Ведь радостнее     всех людских профессии, – сменясь в лице, судьбу чужую     взвесив на эфесе, ударить в цель!

1927

«Дурацкое званье поэта…»

1
Дурацкое званье поэта я не уступлю     никому – ни грохоту    Нового Света, ни славе    грядущих коммун. Смотрите –    какое простое, веселое слово:     весна! С ней –   все остальное –       пустое, с ней –   каждая строчка       ясна. Сидите,   томитесь,     корпите на каменном кресле      труда в надсаде,    в натуге      в нарпите, а это ведь –     все ерунда! Вот выйти    и выдохнуть разом всю гарь    человеческих дней и метить    расширенным глазом на то,   что больней и родней.
2
Весна   обжигает мне щеки, за дальнюю тьму      отступив, за щелканье счетов,      за щекот пастушьего свиста      в степи, за давние дни,     за тетради, где первые звезды      растут; весна   меня вновь лихорадит всей свежестью     первых простуд. И этим простором      простужен,
об тело   обсвистанных лет, я жизнь свою вижу,      как в луже фонарный    дробящийся       свет.
3
Должно быть,     такое же вроде шершавое тело     у льва, что так же,    и гол и юродив, втесался оскалом      в бульвар, что так же    подброшен под этот подъезд   и прыжок этажа, дурацкое званье поэта гранитным хребтом      сторожа.
4
Дурацкое званье поэта нельзя уступить     никому – ни грохоту    Нового Света, ни славе    грядущих коммун. Не то   чтобы выгодно очень, не то   чтобы славы призыв, но –   слишком беззвучен,       безмочен наш радио-тусклый      язык! Я думал,    что – звезды потушит летучий поток     этих искр, а это –   придумали слушать Неждановой    старенький визг. Не формул    пресветлые диски вращают    штурвал рулевой, а те же   мышиные писки вывозят нас всех      на кривой. Я знаю,   что лучшее в мире – над ВЦИКом     полощущий флаг. Но ты,   стопудовая гиря, ты прошлое,    давишь наш шаг.
5
И я  за дешевую цену в накрашенный     впутался хор. «На сцену,    на сцену,      на сцену, на сцену!» –     зовет бутафор. Как плотно    настегана вата, как лживая маска      пестра, как томно скулит     Травиата со всех   бесконечных эстрад! И наших-то дней      неуемных грозовый    и вольный раскат – ей дадено    втиснуть в приемник, чтоб стала    такая тоска! И памятно    вещее слово, промолнийное     о том, как – «мертвый     хватает живого», прикрывшись     могильным щитом… В щепу   эти прелые доски! Седой и слепой     их несет. Мы сами –    взошли на подмостки Карпатско-Синайских       высот.
6
А я  наструню    свою рифму, поставлю на вызов –       весну, и в ухо далекое     крикну, и по сердцу    полосану. И в свежие годы      вольются, и бодрых поднимут      ребят – родных сыновей     революций, – что всех Травиат      истребят. И это уж будут –      не стансы, здесь места не станет       игре: с широковещательных       станций ударит   громовый декрет!.. Я вижу и чувствую      этот разыгранный начисто       матч – меж   званьем дурацким поэта и розблеском     радийных мачт!