5
Что ж это,
что ж это,
что ж это за песнь?!
Голову
на руки белые
свесь.
Тихие гитары,
стыньте, дрожа:
синие гусары
под снегом лежат!
1926
Время лучших
1927
Время лучших
Памяти Ф. Э. Дзержинского
Время, время,
не твое ли зверство
не дает
ни сил, ни дней сберечь?
Умираем
от разрыва сердца,
чуть прервав,
едва закончив речь…
Умираем
не от слезной муки,
не от давней
раны пулевой, –
умираем,
напрягая руки,
над огромной
ширью полевой.
Как поднять ее
с другими вровень,
как подставить ей
свое плечо,
если
путь ее –
биеньем крови,
а не медом с молоком
течет?
Соль и уголь
залегли пластами…
Как их слить,
в одно соединив,
чтоб сошлись
навек
в одном составе
лязг заводов,
с пошелестом нив?
Сердцу тяжко…
Сердце ведь не камень:
напряги –
и дрогнет вперебой
под кулями,
рельсами,
станками,
под своей
и общею судьбой!
Но не рабским,
подневольным пленом
вызван к жизни
этот тяжкий труд.
Нынче, знаю,
встанет мира пленум
над тобою
вызванном ветру!..
Над огромным,
неподвижным краем
время –
лучшим
сердце утомлять…
Умираем?
Нет, не умираем, –
порохом
идем в тебя,
земля!
1926
Заплыв
У тебя
молодая рука,
пред тобою –
синеет река.
Слушай мудрость
и помни одну:
не стремись
раньше срока
ко дну.
Разве можно
в мечтах изомлеть
на высокой
на этой земле?
Разве можно
тоской истекать
из-за каждого
пустяка?
Если сердце
и солнце –
теплы,
надо прыгать с размаху
и плыть.
Рассекая вразлет
эту тишь,
ты ли –
ласточкой –
сверху летишь?
Легши на бок,
напрягши плечо, –
ты весь мир
за собою влечешь,
постепенно
волной овладев,
на воде,
на веселой воде…
Предо мной –
половина реки,
на меня
еще лгут старики.
Помню мудрость
и знаю одну:
не идти
раньше срока
ко дну.
Не из прихоти,
не из причуд
я в стихе своем
сальто кручу, –
но мне страшно
в мечтах изомлеть
на высокой
на этой земле.
Я не дамся
тоски пустяку
виснуть грузом
и ныть по стиху.
Легши на бок,
напрягши плечо, –
я вперед уплываю
еще,
постепенно
волной овладев,
по веселой
и светлой воде.
И за мной,
не оставив следа,
завивает
воронки
вода.
1926
Не толкайтесь!
По тротуарам
народ спешащий –
не народ,
а зверь,
убежавший из чащи.
Толкаются в спину
и в грудь,
пока
сам не начнешь
отжимать бока.
А что касается
наступания на ноги,
так это не люди,
а какие-то танки!
Сначала урезониваешь, –
дескать, ведь
и я не мураш,
и вы не медведь!
А потом,
когда продавлен ботинок,
орешь:
«Осторожнее!
Ты, скотина!»
И так постепенно,
себе не веря,
глядишь –
и сам превращаешься
в зверя;
прешь,
выставляя плечо и локоть,
чтоб встречным
также спешилось плохо;
потом ощетиниваешь
кепку набок
и ну –
сбивать
более слабых,
пока посторонний,
отчетливый мускул
не сбросит с панели
твою нагрузку.
О хулиганстве
всюду вопят!..
А разве мозг
не сверлит вам мыслишка,
что в каждом из нас,
с головы до пят,
его зачатков
хватает с излишком?!
Ведь эти толчки,
и это ляганье,
и эта –
не в очередь!–
пёрка вперед –
начало
деятельности
хулиганьей,
той,
от которой
нас жуть берет.
Тому,
кто сквозь улицу
прет и толкается,
кто локти несет
против всех на весу,
чтоб в худшем ему
не пришлось раскаяться,
необходим
показательный суд.
Не только насилью,
не только праздности,
не только финке,
плевку
и вину, –
небрежности,
грубости
и развязности,
общественность,
объяви войну!
Чтобы штаты хулиганья
не раздулись,
чужих позвонков
и скул не дробя, –
упорядочивать
движенье улиц
необходимо
с самих себя!