2
Токует тетерев
на черном суку.
Японский ветер
зовется тайфун.
Нет, это не птица
на синей сосне –
человеческий мнится
облик сквозь снег.
За сопками семьи
приникли к окну.
Выстрел не смеет
в темь полыхнуть.
По веткам трепет…
В тумане морском
японские цепи.
В горы – ползком.
Заходят с тыла,
скользят с боков.
Душа застыла
у рыбаков.
Крик на дороге
прянул и стих…
У горла – широкий
короткий штык.
Острее трепет
первых охот:
черные цепи
пошли в обход.
Токует тетерев
на сухом суку…
Знают ли на свете
такую тоску?
3
Рабочие порта
собрались в док.
Провыл четвертый
тревожный гудок.
Еще не проснулись
высвисты пуль,
но дергает улицы
бешеный пульс.
Шумов артерий
полны дома.
Скоро зардеет
заря сама.
Ноет сирена,
рвутся гудки,
ветер свирепый
берет за грудки.
Вдруг с вокзала
трели «ура»,–
сердце сказало:
теперь пора.
Вырвать панель
у них из-под ног,
мчаться по пей,
сливаясь в одно.
Прожектор с рейда
уперся в грудь…
Кто выдумал бреда
такого игру?
Цепи встают,
вокзал окружен,
орудия бьют
с пятисот сажен.
За грузчиком грузчик,
сердце спалив,
бросается с кручи
в черный залив.
Тщетно рабочий
рвется вперед –
«гочкис» на клочья
режет и рвет.
Острее трепет
людских охот:
японские цепи
зашли в обход.
4
В тумане улицы,
в седом, в морском.
Китайские кули
ползут – ползком.
Окрик «цзоуба»[6]
в висок приклад,
кровь через зубы
плевком стекла.
Семьсот убитых,
двести в плену
от долгих пыток
судьбу клянут.
Белогвардейский
веселый шакал
кровью детской
давился – лакал.
Серому пирату
под ноги слег;
им император
японский – бог.
Он и не почуял,
чья жизнь текла,
чей токовал тетерев
на сухом суку;
что разрушил ветер,
японский тайфун.
Но в чужой казарме
запел рожок
о тех, кто пожаром
сердца зажег;
кому стал попутен
алый маяк…
Здесь с огнем не шутят,
в этих краях!
1923
«Черный принц»
Баллада об английском золоте, затонувшем в 1854 году у входа в бухту Балаклавы
1
Белые бивни
бьют
в ют.
В шумную пену
бушприт
врыт.
Вы говорите:
шторм –
вздор?
Некогда длить
спор!
Видите, в пальцы нам
врос
трос,
так что и этот
вопрос
прост:
мало ли видел
матрос
гроз, –
не покидал
пост.
Даже и в самый
глухой
час
ветер бы вынес
слугой
нас,
выгнувши парус
в тугой
пляс,
если б – не тот
раз.
Слишком угрюмо
выл
вал…
Бурный у трюма
был
бал…
Море на клочья
рвал
шквал…
Как удержать
фал?
Но не от ветра
скрипел
брус, –
глупый заладил
припев
трус:
«Слишком тяжелый
у нас
груз.
Слышите стен
хруст?»
Шкипер рванул его:
«Брысь
вниз.
Будешь морочить нас
правь
вплавь.
Слишком башку твою
весь
рейс
клонит золота
вес».
Этот в ответ:
«Груз –
сух,
море – стекло,
и циклон –
глух,
если ты в траверс
чужих
бухт
станешь, как добрый
друг.
Если ж пушечный
рвет
рот
теплых и ласковых
вод
ход, –
даже речной
уведет
брод
в черный
водоворот.
Пороха с нами
сто
тонн.
В золоте нашем
злой
звон.
Тот, кто дрожа
сторожит
бастион, –
тот же моряк
он.
В тыл ему станет
наш
десант.
Тени бредут
редут
спасать…
Нет, если есть
еще
небеса,
наши слетят
паруса».